- В этом вы напрактиковались в лагерях. Уверен, все будет выполнено технически грамотно, - выдохнул Лебедев. - Ничего нового.
- Новое то, - сказал генерал, - что допрос ваш мы постараемся оставить в тех наших бумагах, которые не представляют ныне особой ценности. Но ваши будут иметь удовольствие с ними ознакомиться. Фронт прорван, не так ли? Вот этот мусор мы и оставим. - Попросил адъютанта: - Откройте, пожалуйста, окна, скверно пахнет от вашей пальбы. Благодарю! - Пожевав губами, подумав, генерал продолжал: - И конечно, в этом мусоре обнаружатся бумаги, касающиеся вас. Ваши показания! И те, кому вы так отлично служите, - генерал при этом чуть склонил голову, словно признавая заслуги Лебедева, произнёс отрывисто: - убедятся в том, что вы изменник, со всеми вытекающими для ваших родственников последствиями.
- А у меня нет родственников, - сказал Лебедев.
- Жаль, - протяжно произнёс генерал. - Одинокий человек умирает в одиночестве, презираемый своими соотечественниками. Что может быть более жалкого, постыдного и бессмысленного, чем такая смерть?! - Он задумался, как бы в замешательстве. - Ну что я могу вам предложить? В сущности, вряд ли ваши показания, даже честные, будут иметь для нас в данной ситуации значение. Кроме того, - генерал развёл безнадёжно руками, - нуждаетесь после экзекуции в длительном лечении. Конечно, вы полагаете, что даже если вы нам и дадите показания, мы вас... ну, вы сами понимаете ... Но я после всего высоко ценю вас. Как особую .личность. И готов сохранить жизнь. Вы человек, несомненно, мыслящий, военный и отлично знаете: мы лишены возможности в какой-либо полезной для нас мере воспользоваться вашими сведениями. Повторяю: ситуация, увы, не та. Только по долгу службы не приказываю - прошу. Не принуждайте нас совершить крайность, тем более что ваша честь ничем не будет запятнана: вы сообщите уже бесполезное для нас. Подумайте! Прошу... Ну как более опытный в жизни и старший по возрасту. Я военный не только по призванию, по наследственному долгу. По своим этическим взглядам я чужд того, что привнесено в мою страну главенствующими в ней политиканами. Армия есть армия. Она моя святыня, мой повелитель и совесть...
- Гитлер капут! - усмехнулся Лебедев. - Уже заразились от своих же. На ходу перестраиваетесь!
- Грубо и глупо, - сказал генерал вставая. - Очень сожалею, но вынужден все повторить. Последовательно, с самого начала. - Повелительно взглянул на офицера. Тот уселся на стул, упористо расставил ноги, прицелился...
И вдруг за окнами послышался громкий странный скрипящий шорох, ритмичный стук, будто кто-то стучал пальцем в гудящую огромную фанерную перегородку. И затем раздался мерный, жесткий, словно механический, голос, твёрдо, чётко, требовательно выговаривающий каждое слово:
- Генерал фон Лебке! Советское командование при немедленной безоговорочной капитуляции вашего гарнизона гарантирует вам жизнь и всему вашему личному составу! В противном случае открываем огонь, подвергаем бомбовому удару авиацией. Сигнал о принятии вами ультиматума - опущенный флаг с башни, на что дается десять минут. На выход сложившего оружие гарнизона крепости - пятнадцать минут.
Треск, скрипение, пауза, и затем тот же грозный голос:
- Если в течение десяти минут вами не будут отпущены захваченные советские военнослужащие - капитан Лебедев и другие, наш ультиматум отменяется. Время - моё! Шестнадцать часов сорок минут!
Включенный метроном стал гулко отсчитывать секунды.
Генерал переглянулся с офицером.
Лебедев, бледный, с синюшным лицом, сидел осклабившись.
В комнату вбежал офицер.
- Господин генерал! Солдаты хотят бросать оружие. Я приказал направить на них пулемёты.
Снова заскрипело за окнами. И размеренный голос произнёс:
- Советское командование ждет! Сейчас будет дан пристрелочный залп - упредительный. Ультиматум не отменяется.
Голос заглох в реве рвущихся где-то невдалеке снарядов. От ударной волны с дребезгом посыпались стекла, сорвало занавеси.
Генерал сел на диван, разбросав ноги.
- Опустите флаг! - сказал он бесцветным голосом. - Гарнизон капитулирует. Я не палач своих солдат! - сорвался он на визг. - Тем более что это не солдаты. Сброд, дрянь, трусы, изменники... А этого - на носилки, и вон. Впрочем, вызовите врача - быстро перевязать. Чтобы явно было: помощь раненому оказана. И трупы тоже на носилки. Кто будет сопровождать, доложите: русские сражались храбро. Пленных нет. Кстати, любой опытный военный по характеру ранений определит: никто из них не был подвергнут казни.
- А этот? - спросил офицер и положил руку на кобуру, - По-видимому, он и есть капитан Лебедев.