Семён слегка усмехнулся, еле заметно. Но я всё же увидел.
— Тогда объясни мне всё, что я перечислил, — попросил его я.
— Дверь взломана, надо замок менять. Ревущие бабы — в большинстве истеричные соседки, ну и парочка её подруг, не обращай внимания. А бригада скорой пьют обычный чай и ждут, пока я соберу её вещи. Они любезно согласились подвезти меня, когда узнали, что предыдущая скорая её уже забрала.
— Похоже, они боятся, как бы тебя тоже не хватил удар, — предположил я.
— Я — язвенник, а не сердечник, — буркнул Семён. — Как прошла встреча с Наумовым? Судя по твоему виду — хреново.
— Верно подмечено, — я прислонился к соседской двери и устало прикрыл глаза. — Он устроил засаду на меня.
Семён тут же обозвал Наумова нехорошим словом.
— Но ты выскользнул, — сказал он.
— Нет, — я покачал головой. — Просто ловушка оказалось несколько больше, чем мне виделось в самом начале.
— И чего он хочет?
— Всё того же. Чтобы я служил ему.
— И что ты будешь делать?
Я пожал плечами.
— Что-нибудь придумаю, — ответил я. — У меня есть пара козырей в рукаве.
Джон и Анна тянули где-то на вальта и даму. Козыри мощные, сильные, если бы не одно но: все остальные козыри были у Наумова. Больше людей, больше средств, больше денег. Сашка в качестве заложника. Алексей, который даже в раненом состоянии заставил Анну бежать. Судьба выдала мне плохие карты.
— Мы вместе что-нибудь придумаем, — сказал Семён.
— Нет! — поспешно ответил я. — Ты в этом не участвуешь! У тебя жена в больнице, ты нужен ей! К тому же, ты почти бесполезен.
— Бесполезен, значит? — тихо проговорил он. — Стариков, значит, в расчёт уже не берёшь, да?
— Я… я…
Я стоял с открытым ртом, пытаясь найти хоть какие-нибудь слова, но на ум ничего не приходило. Слова уже вылетели, и забрать обратно я их не мог. Семён грозно навис надо мной, дыша на меня парами дешёвого коньяка, который он обычно заливал в свою флягу.
— Ты и так уже достаточно пострадал из-за меня, — наконец выдавил я. — Хватит с тебя.
И, чтобы не слушать, что он мне ответит, я быстро сбежал по лестнице вниз. Семён действительно что-то говорил, даже кричал в след. Может быть, умолял меня позволить ему помочь мне, может быть, ругал меня. Лучше бы второе.
Я выскочил на улицу, и мне на секунду показалось, что зима таки пришла, что воздух стал значительно холоднее, но это была лишь иллюзия. Я пошёл прочь отсюда, и мне было плевать, куда идти, ноги сами выбирали дорогу, мозг не участвовал вообще.
Что же мне делать теперь? Выход напрашивался только один — согласиться. Но, раз уж Наумов пошёл на такое, то что ему помешает в дальнейшем не воспользоваться этой же картой ещё раз, чтобы контролировать меня? Я ведь могу отказаться потом работать на него. Я могу нарыть столько компромата на него, что у всех мировых спецслужб потекут слюнки арестовать его. Я могу начать разваливать его организацию изнутри.
Блин, кого я обманываю? Из меня получится плохой Штирлиц. Так что же — честно работать на Наумова?
Я достал мобильник и, пролистав список входящих вызовов, ткнул на искомый номер.
— Ник, — привет! — радостно ответил Джон.
С его стороны раздался какой-то треск, а затем несколько быстрых хлопков.
— Извини, Ник, ты немного не вовремя, — сказал он, и его голос едва не заглушил новых хлопок. — Либо говори быстро… что хотел, либо… давай я лучше перезвоню…
— Мне нужна твоя помощь, — быстро сказал я.
Когда человек стреляет из пушки и одновременно болтает по телефону — ни к чему хорошему это обычно не приводит. Я сам так только что пытался совместить несовместимое.
— Наумов похитил моего брата, — добавил я.
— Наумов — что? — не расслышал он из-за новых выстрелов. — Чёрт, парни! Стреляйте потише, а!
Я повторил.
— Слушай, — сказал он. — Подходи к больнице к главному входу. Там один из моих ребят заберёт тебя и отвезёт ко мне. Всё, я отключаюсь.
Он повесил трубку, которая на краткий миг снова взорвалась пистолетными выстрелами. Похоже, Джон вёл сейчас с кем-то очень оживлённую беседу, и ему лучше было не мешать. Интересно, он там против ребят Наумова выступает, или «макаронники» решили устроить ему вендетту? Похоже, Джону сейчас тяжело — если против него и Наумов, и остальные крупные группировки города одновременно.
Я попытался дозвониться до Анны по тем двум номерам, с которых она звонила мне, но оба номера больше не обслуживались. Наверное, Анна использовала их как одноразовые, чтобы Наумов не мог её вычислить.
Одноразовые. Наумов. Вычислить. Вот блин!
Я стал прямо на ходу лихорадочно разбирать телефон. Какими бы средствами не располагал мой враг, среди них вполне может быть что-то такое, шпионское. Я не знаю, может ли человек, являющийся одновременно политической фигурой средней руки и тем, кто, как оказалось, вполне способен подмять под себя криминальный мир крупного города, раздобыть подобное оборудование для отслеживания людей по сигналу с мобильного телефона, но лучше бы перестраховаться. Я вытащил аккумулятор и SIM-карту из телефона и выбросил всё вместе с аппаратом в ближайшую мусорку. Теперь, если кто попытается дозвониться до меня, то у него ничего не выйдет. Семёну я ясно дал понять, что я не хочу, чтобы он в этом участвовал дальше. Рома ушёл в запой на несколько дней. С Джоном я и так скоро увижусь, если его не пристрелят по пути. Анна совсем скрылась, я даже не знаю, приехала ли она на дачу или нет. Единственные, кому я могу понадобиться — родители. Что они подумают, когда услышат, что я отключил телефон? Что я не хочу с ними разговаривать? Скорее всего.
До больницы я доехал на автобусе, но прямо к больнице не было ни одного маршрута, так что мне пришлось идти пешком пару кварталов. Ходьба пешком здорово грузит голову разными мыслями, я шёл сквозь редкий поток людей, ощущая себя чуть ли не единственным, кто на несколько километров хоть о чём-то думает в этот момент. Люди были серые. Не в смысле цветовой гаммы (здесь преобладал чёрный цвет), а в смысле выражений лиц, эмоций, мыслей. Простая серая масса, и каждый думает примерно об одном и том же. Кого-то снова обманули на мелочь в магазине, кто-то напортачил на работе, и теперь боится потерять денежное место, кто-то лихорадочно проверяет карманы — потерял кошелёк. Деньги, деньги, деньги. Все думают только о деньгах, и никого не волнует, что за последний месяц количество наркоманов в больнице резко увеличилось благодаря появлению RD. Никого не волнуют чужие проблемы. Меня тоже.
Мне захотелось проблеваться. Меня начало тошнить от их мыслей, они сами лезли мне в голову против моей воли. Голова начала раскалываться, мир вокруг поплыл, размазывая собственные краски, как вдруг мне попался человек, который в корне отличался ото всех других. Это был пенсионер, настолько старенький и дряхлый дедок, что, казалось, он прямо на глазах превращается в песок. Он еле шёл, а вокруг него скакала маленькая девочка и всё время торопила его, чтобы он шёл побыстрее, поскольку по телевизору вот-вот начнутся её любимые мультики. Я на секунду подумал, что этот дед не только прошёл всю Великую Отечественную Войну, но ещё и застал в пелёнках Первую Мировую — ему на вид было никак не меньше девяноста. И знаете что? Он был счастлив. Счастлив от того, что рядом с ним сейчас бегает его правнучка, которая очень редко его посещает, счастлив от того, что смог побороть ещё одну простуду, которая запросто могла уложить его в могилу. Даже самая обычная мысль «Я сегодня проснулся» его радовала как никого другого.
Я завидовал ему.
Когда я проходил мимо них, наши взгляды на мгновение встретились. Его левый глаз уже давно побелел от катаракты, но правый был ясен как божий день и в упор смотрел на меня. Я улыбнулся старику и, выковыряв слова приветствия из моря моей головной боли, прошёл мимо. Он тоже со мной поздоровался, на секунду задержавшись и попытавшись понять, откуда я его знаю. Но затем он списал всё на свою старческую память и просто пошёл дальше.
Вот так один единственный человек оказался способен хоть на миг, но осветить ту тьму, в которой я пребывал всё это время. Эта тьма поглотила меня, я невольно стал двигаться и думать, как и всякий в толпе. Стадный инстинкт, хотя я могу ошибаться в терминах. Мною завладела толпа, коллективный разум, который стал диктовать свои условия. И один единственный человек помог мне вынырнуть из этой пучины. Нет, он не избавил меня от моей появившейся головной боли, он не успокоил моё чувство вины, но у меня после этого будто выросли крылья, и я воспарил над этой толпой, больше не ощущая себя её частью. Тёмные щупальца продолжали тянуться ко мне, но больше не способны были повлиять на меня.