Рита имела уникальную способность моментально отгораживаться, она словно входила в какой-то свой небольшой мирок и запирала за собой дверь. Я никак не могла отделаться от нелепой мысли, что она всегда выходит из своего мира, но никого не пускает туда. Никто не может попасть за невидимую дверь, и печатает она тоже за этой дверью.
Совсем недавно Рита пришла очень поздно, чем-то сильно огорченная. В сумерках мне даже показалось, что на ее щеках блестят слёзы. Парк был почти безлюден, а она против обыкновения долго сидела, уставившись в пространство между орехом и лотком мороженого. Затем, пересилив себя, открыла ноутбук. Рита сидела в пол оборота ко мне, поэтому я хорошо видела ее лицо – печальное, отрешенное, словно она находилась в положении, из которого уже отчаялась найти выход. Работа все же приносила ей облегчение, но то, другое чувство, продолжало безраздельно властвовать над ее рассудком, сводя на нет все попытки отвлечься.
Что же она с таким неиссякаемым упорством печатала все это время? Если бы я только могла разглядеть!
В тот июньский вечер Рита пробыла в парке недолго. Немного поработав, достала телефон и долго всматривалась в него, хотя он был выключен. Потом вдруг прижала его к груди и прошептала с таким надрывом, что смертельный страх за нее сковал мою и без того взбудораженную душу.
– Ты же не можешь не знать, что я…
Слезы брызнули из ее глаз, и она поспешно засунула телефон в карман. Схватив ноутбук, опустила голову и быстрым шагом пошла прочь.
Я неотрывно смотрела ей вслед. Когда мучительная тревога достигла наивысшей точки, машинально перевела взор на аллею и к своему ужасу обнаружила у одного из фонарей человека в светлой шляпе, серой футболке и джинсовой жилетке без рукавов. Этот человек был молод, имел не совсем привычный разрез глаз и не совсем обычную внешность, по-своему довольно привлекательную. Он пристально глядел в спину уходившей Рите, упершись плечом в фонарный столб. Когда девушка скрылась за поворотом, парень с бесстрастным выражением лица, в желтых электрических лучах скорее походившим на маску, заложил руки в карманы и пошел в противоположном направлении, что-то беспечно насвистывая себе под нос.
-I-
Через полчаса после того, как пикап Маверика Далтона врезался в секвойю
– Какой же я все-таки находчивый! – со смешком сказал парень, небрежно бросив шляпу на письменный стол. Поправив в зеркале волосы, он открыл верхний ящик стола и достал из него старую газетную вырезку девятнадцатилетней давности. Расстегнув верхние пуговицы рубашки, положил ноги на стол и, откинувшись на спинку стула, принялся задумчиво изучать пожелтевший снимок немолодого клоуна. Несмотря на состояние газетной вырезки, невооруженным глазом было видно, что клоун растерян, огорошен и даже откровенно напуган.
В статье под снимком говорилось об ошеломительном фокусе невероятного масштаба с впечатляющей техникой исполнения, поразительной игрой всех участников и поистине голливудскими спецэффектами. Фокус, проведенный клоуном по имени Аллардай Хоспинс в зале театра комедии, заключался в искусном превращении обычного белого кролика в маленькую девочку во время показа стандартного набора трюков со шляпой. Зрители были поражены до глубины души мастерством клоуна, когда во время очередного фокуса из-под сцены вырвался мощный поток слепящего лимонного света и на мгновение скрыл шляпу с кроликом. В следующий момент кролик был уже испуганной светленькой малышкой, которая под бурные аплодисменты спрыгнула с тумбы и, стряхивая обрывки шляпы, убежала за кулисы. Клоун тоже сыграл свою роль очень естественно – такого смертельного ужаса, каким было искажено его лицо, еще никто не видел. Толпа ревела от восторга, а кто-то даже утверждал, будто видел, как за секунду до возникновения светового потока откуда-то из конца зала к сцене протянулась едва заметная невесомая нить, пропавшая уже спустя мгновение.