– Но как же так, – обратилась Горыня к Затее, – ведь лихорадка не трогает того, кто ее везет.
– Вот тебя она и не тронула, – хохотнула хозяйка.
– Меня? – Горыня снова обхватила себя за плечи, чувствуя озноб. – Но разве я…
– Знать, тебя она выбрала. Понравилась ты ей. Ты для ее дел-то ох как способна. Ростом велика, могуча… Будто ее сестра меньшая.
– Я ей не сестра! – гневно ответила Горыня, с ужасом понимая, что это все значит – если она везла Свирепицу, то она и погубила отца! – Тебе она сестра, ты с нею и толкуй!
– Вот что! Мы простое средство на первый случай испробуем.
Затея вырвала с головы Ракитана три волоска и ловко связала между собой.
– Ступай к реке, – велела она Горыне, – найди вербу потолще, выбери щель, забей туда волоски и скажи: «Пусть тебя, верба, Свирепица треплет, а отца моего, Ракитана, солнышко греет!» – и так три раза.
Горыня исполнила, как было сказано, но до вечера Ракитану не стало лучше. У него по-прежнему был жар; среди дня он утих, уступив место бурной потливости, и Горыня порадовалась, что зелья и обереги Затеи оказали действие; но к вечеру жар поднялся снова. Ракитан жаловался, что болит голова – во лбу и за глазами, и, пытаясь перевести на что-то взгляд, стонал от боли. Просил, чтобы от него загородили светильник – свет причинял особенное мучение глазам. Много потел, Горыня то и дело обтирала ему лоб и шею. Несколько раз он то засыпал, выпив теплого зелья, но спал беспокойно, во сне постанывал.
В промежутках Горыня исполняла распоряжения Затеи – принесла два ведра воды от уже известной ей проруби на речке, залила березовую золу в бадье, наколола дров, нащепала щепы. После полудня Затея сама ушла куда-то в лес и вернулась только к сумеркам, зато принесла два каравая хлеба, пять или шесть яиц, глиняную кринку и пирог.
– К родне я ходила, вот, угостили, – пояснила она.
– Так ты ж говорила, не любит тебя родня…
– Сестры любят, – Затея с довольным видом улыбнулась. – Может, навестят меня, и ты с ними повидаешься. Много они мне добра делают! Угодишь им – и сама будешь жить хорошо.
«Очень надо!» – подумала Горыня. Потом вспомнила, что Затея назвалась родной сестрой лихорадки, и содрогнулась. Эти, что ли, сестры ее любят? «Их три сестры-лихорадки»… «Только у меня и осталось доброй родни, что две сестры – я из них младшая. Только они меня и любят, только и навещают…» Горыня еще раз содрогнулась. Не забрались ли они с отцом в дом к младшей из трех сестер-лихорадок? Вот попали так попали! Будь речь о ней самой – убежала бы отсюда прямо сейчас. Но отца на руках не понесешь… Уложить его в сани… да нет, помрет он в зимней дороге, и до Своятичей не доедет. И в Своятичах им не обрадуются. Здоровых не пустили на порог, а с больным и вовсе…
Мысль металась, но нигде не находила выхода. Отсюда им не выбраться – и идти некуда. Нигде на свете им приюта не будет.
– А она… Свирепица… – снова обратилась Горыня к Затее, – так и будет… со мной ходить? Или теперь отвяжется?
«Это сюда она хотела приехать? – добавила она мысленно. – Чтобы я ее к родне привезла?»
Затея вдруг обратила на нее такой пронзительный, пристальный взгляд, что Горыня опять вздрогнула. Затея, хоть и уступала ей намного ростом и статью, да и собой была неприглядна – мышь да и только, – но некая сила в ней ощущалась, и сила недобрая.
– Вижу… – Она смотрела не в лицо Горыне, а куда-то за ее плечо, и от этого пробирала дрожь. – Вижу ее, матушку… По нраву ты ей пришлась. Не хочет с тобой расстаться. Уйдешь отсюда – и она за тобой пойдет. Все веси, все городцы по земле Волынской выкосит, выметет.
– Но что же делать? – воскликнула Горыня. – Я вовсе ее возить не хотела! И не трогала ничего, что ей оставили…
Ей вспомнилась синяя шапка на лисе – та выпала у Ракитана из-за пазухи, когда он снимал кожух, и он положил ее к себе под изголовье.
– И не приходила к нам белая женщина, и не клала никаких условий… – продолжала она, отгоняя мысль о шапке.
– Да ведь есть нечто, – Затея прищурилась, будто заглядывая ей в душу, – сама ты знаешь. Отчего отец тебя среди зимы из дому увез? А? Знает ведь, что завладела тобой неведомая сила. С самого рождения она тобой владеет, оттого тебе ни в чем счастья-доли нет. Ведь верно?
Горыня опять обхватила себя за плечи, стараясь побороть ужас, но чувствуя, как он одолевает. Затея знала о ней больше, чем она сама. Ведь правда! С самого рождения ей ни в чем счастья-доли нет. Мать умерла, едва родив, ее последний вздох пришелся на Горынин первый. И люди знали, что с нею неладно, оттого и сторонились. С первого взгляда видно, что не человек она, не как все! И Нечай… Даже Ракитан, хоть и невеликого ума человек, это чуял в ней – и попытался от нее избавиться, убрать это зло из своей жизни. А оно не отпускает… Завело его в эту глушь и грозит совсем сгубить…