― Колхозник! ― крикнул Тимка трактористу. ― Заводи кобылу!
Тракторист сложил брезент и нехотя побрел к машине. Москвичи вскарабкались на телегу: застучал мотор, и поезд потихоньку тронулся. Тракторист, видимо, хотел объехать разбитую в дым свою же колею, и поэтому взял левее ― ближе к спуску в овраг, но не рассчитал, и телега, которую занесло на повороте, боком поползла вниз, сметая мелкие кусты и завалы хвороста. Москвичи в веселом ужасе прыгали с телеги.
― Совсем одичал, крестьянский сын?! ― злобно осведомился Тимофей.
Тракторист, видя, что телега остановилась, упершись в единственное дерево на склоне, заглушил мотор. Все закурили от переживаний. Некурящий Петрович от нечего делать пошел смотреть, что с телегой.
― Мужики, сюда! ― вдруг крикнул он.
Сметя хворост и проскользив до дерева, телега открыла вход куда-то, прикрытый дощатой крышкой. Тимка догадался:
― Блиндаж еще с войны!
Только сейчас Алик понял, что мягкие, заросшие травой углубления по овражному берегу ― окопы сорок первого года.
― Дверца-то никак не военная, свежая дверца-то! ― возразил Петрович. Решительный Тимка подошел к дверце и открыл ее. Из темной дыры вырвалась стая энергичных золотисто-синих крупных мух и удручающая вонь. Тимка зажал ноздри, шагнул в темноту и тут же, не торопясь, вновь объявился.
― Ребята, там ― мертвяк, ― сказал он.
― Шкелет, что ли? ― спросил тракторист.
― Шкелет не воняет, ― ответил Тимка.
― Что ж это такое, что ж это такое?! ― завопил тракторист.
― Сообщить надо, ― решил Петрович.
― А ты не врешь? ― вдруг засомневался тракторист. ― Знаем ваши московские шуточки! ― и радостно кинулся в блиндаж. И тут же выскочил из него, заладив по новой: ― Что ж это такое, что ж это такое?..
― Мы здесь покараулим, чтоб все было в сохранности, а ты дуй в деревню и сообщи по начальству, ― приказал ему Алик.
Первым прибежал высокий, с виду городской парень. Задыхаясь от быстрого долгого бега, он выкрикнул:
― Где?!!
― А ты кто такой? ― строго спросил Тимка.
― Я ― работник МУРа Виктор Гусляев, ― представился парень, показал книжечку и повторил вопрос: ― Где?
Тимка, присмиревший при виде книжечки, кивнул на дверцу. Гусляев нырнул в темноту, где пробыл значительно дольше первопроходцев. Вынырнул наконец и распорядился:
― Никому к блиндажу не подходить, ― осмотрел шестерых, решил для себя: ― Наш наверняка, не областной.
― Ему, вероятнее всего, без разницы теперь, чей он ― ваш или областной, ― Алик приходил в себя.
Услышав такое, Гусляев обрадовался чрезвычайно, вытащил записную книжку, вырвал листок, нацарапал на нем огрызком карандаша нечто и протянул листок Алику:
― Не в службу, а в дружбу. Я не могу отлучиться отсюда, а вас очень прошу сообщить из конторы по телефону обо всем, что здесь произошло.
― Не в вашу службу, а в нашу дружбу, ― бормотал Алик, изучая листок бумаги, на котором значилось имя, отчество и фамилия Ромки Казаряна и номер телефона. ― А почему Роману Суреновичу? Может, сразу Александру Ивановичу Смирнову?
― Его нет, он в отъезде, ― автоматически ответил Гусляев и только потом удивился: ― А вам откуда известно, что Смирнов ― мой начальник?
― Страна знает своих героев, ― усмехнулся Алик и, сложив листок, сунул его в карман.
Москву давали через Новопетровское, и поэтому слышимость была на редкость паршивая.
― Мне Романа Суреновича Казаряна! ― орал в трубку Алик.
― Ни черта не слышу! ― орал в трубку с другого конца провода Казарян.
― Мне Романа Суреновича Казаряна! ― еще и еще раз повторял криком Алик.
― Ни черта не слышу! ― еще и еще раз оповещал Казарян. Вдруг что-то щелкнуло, и до Алика донеслось, как из соседней комнаты:
― Откуда ты звонишь, Алик? ― Ромка по сыщицкому навыку опознал голос приятеля.
― От верблюда, ― огрызнулся Алик? ― Это не я звоню, это ваш паренек Гусляев звонит.
― То ни черта не слышал, теперь ни черта не понимаю.
― Сейчас поймешь, ― пообещал Алик.
Группа прибыла на место происшествия через час тридцать две минуты. Неслись под непрерывную сирену.
К блиндажу подъехать не было никакой возможности, и от шоссе группа шла пешком, неся на себе все необходимые причиндалы. Ромка важно поздоровался с Аликом за руку и распорядился:
― Собирай своих, Алик, и мотайте отсюда подальше. Нам работать надо...
Чистоплюй Казарян выбрался из блиндажа первым. Следом за ним ― Андрей Дмитриевич, который спросил невинно:
― Запах не нравится, Рома?
― Фотограф отстреляется, и вы его забирайте.