Выбрать главу

― Элегантно спровадил! ― похвалил Казарян. ― Ты нас с собой берешь?

― Куда я от вас денусь?

На Каланчевской улице были через десять минут. Недовольный капитан принес им протоколы, отворил следственную комнатенку и спросил:

― Я вам нужен? А то у меня дела...

― Вы вчера дежурили? ― поинтересовался Смирнов.

― Вчера я отдыхал после суток.

― Ну, тогда мы сами разберемся. Вы свободны.

Капитан удалился. Смирнов закурил, Ларионов устраивался за столом, а Казарян, не садясь, раскрыл папку. И ахнул:

― Алька!!!

― Что с Алькой?! ― заорал Александр.

― Да успокойтесь, с ним ― ничего. А вот делов наделал. Читай. Казарян протянул папку Александру.

Тот сел на привинченный стул и приступил к чтению. Ларионов зевнул, смахнул со следовательского стола несуществующие крошки и шепотом (чтобы Смирнову не мешать) осведомился у Казаряна:

― Где этот-то, с "Вальтером"?

― Не "этот-то", Сережа, а Николай Самсонов по кличке Колхозник. И этот-то Колхозник ― в больничке, сильно поврежден нашим с начальником другом. Повредил его Алик вчера вечером, и поэтому он тетушку свою сегодня не смог повидать.

― А Цыган почему на связь не вышел?

― Задай вопрос полегче.

Смирнов оторвался от чтения, закрыл папку, передал ее Ларионову и сказал Роману, подмигнув:

― Боевой у нас, Рома, дружок.

― Если наш дружок с испугу в полную силу бил, то я не завидую этим двоим. ― Казарян, увидев, что Ларионов отложил папку, спросил: ― Что скажешь?

― Скажу, что бумаги надо читать внимательнее.

― Не понял.

― Цыган не пришел на связь потому, что оголец, сбежавший из трамвая, поднял атанду по малинам. Так-то, Роман Суренович.

― Одна из версий. ― Казарян не желал сдаваться без боя.

― Он прав, Рома, ― подвел черту Смирнов. ― Поехали в больничку, бойцы.

Шофер "газика" дрых, уронив голову на баранку. Смирнов безжалостно растолкал его:

― Поехали.

― Куда?

― Большие Каменщики, четыре, ― назвал адрес Смирнов, усаживаясь рядом с шофером. Шофер включил зажигание и бормотнул как бы про себя:

― Конспираторы! Большие Каменщики! Таганская тюрьма, так бы и сказали.

― Ты глубоко заблуждаешься, уважаемый виртуоз вождения, ― вежливо поправил его с заднего сиденья Казарян, ― Таганская тюрьма ― это Большие Каменщики, дом два. А дом четыре ― это таганская тюремная больница.

― Один ляд! ― решил шофер и резко тронул с места.

Дежурный врач достал из шкафа две папочки ― медицинские дела полистал их, притормаживая на отдельных листах, и удивился, отложив дела в сторону:

― Он их что, копытом, что ли?!

― Он боксер, ― пояснил Казарян.

― Разрядник?

― Мастер спорта.

― Худо, ― огорчился врач. ― Под суд пойдет за превышение мер обороны.

― Кулак против пистолета ― это превышение? ― засомневался Казарян.

― Это смотря какой кулак.

― И смотря какой пистолет, ― добавил Казарян. ― Могу сообщить вам, что пистолет ― офицерский "Вальтер", с помощью пули делающий в людях очень большие дырки.

― Хватит, ― прекратил их препирательства Смирнов. ― Что с этими... Пострадавшими?

― У Самсонова раздроблена челюсть и повреждены шейные позвонки. У Француза (фамилия-то какая, прямо кличка!) сломана скульная кость. Вот что, оказывается, можно наделать голыми ручонками, ― игрив был дежурный врач, развлекался как мог, коротая ночное время.

― Говорить могут? ― спросил Смирнов.

― Смотря кто.

― Самсонов в первую очередь.

― Этот вряд ли. Впрочем, пойдемте, я вам его покажу.

...Они прошли тюремным коридором, и надзиратель, гремя ключами, открыл больничную палату. Все как в обычной больнице, но воняло тюрьмой, ощутимо воняло.

― Ну, тут у вас и дух, девки... ― вспомнив "Петра Первого", процитировал из любимой книги Казарян.

― Это не у нас, это у них. Или у вас, ― отпарировал врач.

Не забинтованы лишь глаза, но они были закрыты.

― Человек-невидимка, ― сказал Ларионов.

― Когда заговорит? ― спросил Смирнов.

― Через две-три недели, не раньше.

― А Француз?

― Завтра можете допросить.

― Теперь вот что. Мне нужны одежда и обувь Самсонова.

― Тоже завтра. Старшина-кастелян будет к восьми часам утра.

...Делать больше в этой конторе было нечего, и они поехали на Петровку. В машине Казарян мерзко хихикнул.

― Хи-хи, ― произнес он, ― хи-хи.