Выбрать главу

Но эти двое, превосходящие всех магов, о каких имел представление Раунбах; презиравшие его, подчинившие его своей воле — эти двое не вызывали у Фрица чувства животного страха. Лучше они, чем Густав Кроткий. Лучше жизнь в Швеции с Еленой и ребенком, его ребенком, чем служение обреченному Третьему Рейху.

Машина затормозила возле одного из многоэтажных домов. Тополь впервые заговорил по-немецки:

— Госпожа Елена, Мирча, Христо — идите за мной. Переночуете у одной тихой старушки. Утром мы заедем за вами. На всякий случай возьмите все же паспорта. Фриц, они у тебя?

Раунбах кивнул и полез в карманы плаща. Странным образом обращение к нему Тополя, да еще на немецком языке, его успокоило. Отдавая паспорт Елене, он нежно сжал ее руку, и женщина тихо успокоила его:

— Со мной все будет хорошо.

Вскоре Тополь вернулся. Завел мотор, ни слова ни говоря, поехал в темноту. Фриц быстро потерял ориентацию. Возле развалин они вынуждены были остановиться. Повернувшись назад, чех негромко произнес:

— Прошлой ночью английские бомбардировщики сбросили на электростанцию бомбы. Они перекопали все вокруг, но ни одна бомба на территорию электростанции не попала. Они отводились в сторону умелой рукой. Дальше машина не пройдет, нам придется карабкаться через руины. Запоминай дорогу, Фриц. Ты проведешь нас только через проходную, а там у тебя сильно заболит нога. Так сильно, что ты ни о чем постороннем думать не сможешь. Когда она перестанет болеть — возвращайся к машине. Жди нас не больше часа. Не придем, поступишь по своему разумению.

Раунбах кивнул. Теперь становилось понятно, как именно они собирались добраться до доктора алхимии. Густав пропустит Раунбаха через проходную, и сразу потеряет с ним мысленную связь. Не слушать же ему, сопереживая, чужую боль! Фрицу оставалось лишь молиться всем богам, чтобы чертов швед быстрее добрался до Густава. Потому что, пока Кроткий жив, Тополь будет мучить его этой болью, чтобы скрыть от алхимика проникновение в его крепость врагов.

Обреченно вздохнув, он принялся карабкаться через горы кирпича и мусора. Тополь объяснил Фрицу не все, а ровно столько, чтобы их человек-ключ понимал свою задачу. На самом деле Павел Недрагов уже закрыл непроницаемой ментальной сетью сознание всех троих, пропуская только те ощущения Фрица, которые отражали его путь сквозь обломки и бомбовые воронки.

Кроткий, почувствовав приближение Раунбаха, опознав его, все же не мог влезть в сознание Фрица. Он понял лишь то, что группа Фрица погибла, что ее руководитель в панике, что он пришел за защитой и указаниями. Присутствия рядом с Фрицем Кондрахина и Недрагова доктор алхимии не ощутил. Поэтому он снял заклятия, сторожившие на проходной непрошеных гостей, и дал команду охране:

— Пропустить.

Привычное всесилие подвело Кроткого. Густав получил от охраны подтверждение, что нужный человек вошел на территорию электростанции, и забыл о ней. К этому моменту охрана — вооруженный вахтер, двое явных часовых с винтовками и трое спрятанных в подсобных помещениях автоматчиков, вся охрана — находилась в бессознательном состоянии. В помещении проходной без мыслей стоял совершенно белый от страха Раунбах, тупо глядя на лежащего навзничь вдоль стены вахтера.

В машинный зал входят двое, уверенно, не глядя по сторонам, идут по своим делам. Увидевший их рабочий, подчиненный Кроткому настолько, что стал просто продолжением тела алхимика, его глазами и ушами, видит незнакомцев. Он не успевает даже сфокусировать взор на том предмете, который вынимает из-за пазухи первый незнакомец, как вдруг его сердце останавливается. Рабочий падает замертво, а в то же мгновение в помещении проходной ногу Раунбаха вдруг пронзает дикая боль, от которой бывший руководитель группы валится на пол с истошным криком.

Густав получает два сигнала. Первый — это образ проникших на станцию незнакомцев. Только образ — ни места, ни облика. Чтобы разобраться, ему придется вчувствоваться в предсмертные переживания подчиненного ему рабочего. А второй сигнал — болевые ощущения Раунбаха, в которых, если немного разобраться, можно отыскать немало для Густава интересного.

Но алхимик не пытается разобраться ни с первым сигналом, ни со вторым. Нет в нем нужной дотошности, нет и мужества. Ведь, чтобы разбираться в переживаниях умирающего или страдающего, нужны или бесстрашие перед лицом смерти, или холодная жестокость истинного убийцы. Нет, Кроткий не такой. Он закрывает свое сознание, он отбрасывает уже увиденное, воспринятое, он просто действует по заранее подготовленной схеме.

Собрав всю силу, которой он владеет, доктор алхимии бьет по всему живому, что есть внутри электростанции. По всему сразу: мухам, крысам, собакам. По людям, которые ему подчинены. Только его кабинет свободен от удара, потому что он закрыт от чужаков невидимыми непреодолимыми загородками.

Тот удар, который Густав наносит сейчас, может лишить жизни несколько тысяч человек. Густав знает, что удар этот не только несет приказ любому организму умереть. Он приказывает умереть каждой клетке организма, он, к тому же, просто физически убивает любое живое тело. Это удар, действующий сразу на нескольких уровнях, от которого не было и не могло быть защиты.

Густав Кроткий всегда был нетерпелив. Он спешил получить результат от своих умений, он пренебрегал теми знаниями, что не сулили власти над людьми или богатства. Он не вникал в законы управления астральными полями, он даже астральным видением владел слабо, различая лишь ауру живого существа. Он не смог заметить, что еще до смерти рабочего машинного цеха астральный образ стены изменил свои очертания.

Сама стена, ее физическое тело, состоящее из кирпичей, стояла там же, где и всегда. Но ее астральный образ, состоящий из тонкой материи и слабых силовых полей, расширился. Теперь он включал в себя пространство вдоль стены. То пространство, в котором находились Недрагов и Кондрахин.

Когда доктор алхимии наносил удар, он наносил его по пространству между стенами. Энергия удара распределялась в пространстве, ведомая астральным образом стены. Поэтому удар истребил на электростанции всех, исключая Юрия, Павла Федоровича и самого Густава — удар, естественно, миновал кабинет Кроткого.

Встав из кресла, алхимик сделал несколько шагов к двери. Он сейчас один, никто угрожать ему не может, а посмотреть, кто на него покушался, следует. Густав открыл дверь, выходя из-под надежнейшей защиты стен кабинета, и столкнулся с Кондрахиным. Юрий выпустил в грудь Кроткому очередь из автомата, взятого у охранника. Густав не мог ничего сделать, потому что всеми силами блокировал направленный в его астральное тело Тополем ментальный удар. Пули прошили грудь испанца, разрывая сосуды, сердце, нарушая течение потоков внутренней энергии. Он уже не сумел противостоять направленному ментальному приказу Юрия: "умри!".

Когда боль в ноге внезапно прошла, Фриц погрузился в состояние полной прострации: ни мыслей, ни ощущения своего тела. Страшная боль стерла из памяти все переживания, заботы. Фриц лежал на полу проходной, совершенно не обеспокоенный тем, какой вид приобретет его одежда. Прибежавший швед одним рывком поставил его на ноги, и Раунбах покорно побежал за ним, автоматически переставляя ноги.

Назад ехали молча. Высадили Раунбаха у подъезда, чех назвал ему номер квартиры.

— Звонить не надо. Дверь откроют, едва ты подойдешь к ней.

Машина исчезла в ночной тьме, а Фриц начал неверной походкой подниматься по лестнице. Через два дня он, Елена с ребенком и Мирча Ковач благополучно отплыли в Швецию.