— Боже мой, — прошептала она, опуская голову, чтобы скрыть неудержимые слезы. — Боже мой, что же мне делать?
Как ни тихо Винцуня произнесла эти слова, Александр расслышал и, склонившись к ней, проговорил с жаром, с горячей мольбой:
— Осчастливьте меня, скажите одно слово, которое вознесет меня на небеса, скажите мне: я буду твоей!
Винцуня задрожала всем телом; она взглянула на Александра, увидела, что и его глаза заволоклись слезами, и обратила взор к небу, как бы ища там своего ангела-хранителя и моля, чтобы он научил ее. Затем опустила голову и сказала тихонько:
— Что вы! У меня есть жених!
— Жених! — с горечью воскликнул Александр. — Ну и что из того? Почему именно этот человек должен быть счастлив? Разве он любит вас сильнее, чем я? Клянусь вам, что нет, это невозможно! Он такой холодный, серьезный, весь погруженный в прозу жизни.
Винцуня энергично подняла голову.
— Ах, но я ему многим обязана! Он честный, благородный, добрый человек!
Она произнесла это с большим чувством, и на глазах у нее снова выступили слезы.
— Виноват ли я, что знаю вас так недавно? — пылко возразил Александр. — Виноват ли, что раньше ничем не мог доказать вам свою любовь? Не спорю, пан Топольский весьма почтенный человек, но разве это заслуга — посвятить себя такому ангелу, как вы? Скажите, какая жертва с его стороны! Ей-Богу, смешно, когда люди называют жертвой наивысшее счастье. Я очень молод, жизнь мне улыбается, весь мир открыт передо мной, но я не колеблясь слагаю к вашим ногам всю будущность, я всем готов пожертвовать ради вас! Почему же я должен быть несчастлив, а счастье достанется кому-то другому? Разве это справедливо? Нет, нет! Видно, вы ко мне равнодушны, и мне остается только умереть…
Тут Александру пришлось замолчать, так как он заметил, что пани Карлич, сидевшая в другом конце зала, поднялась, а вместе с нею обе ее компаньонки.
— Придется вас оставить, — сказал он Винцуне, — я должен проститься с пани Карлич и проводить ее к коляске, она, как видно, собралась уезжать. Увы, тяжела участь хозяина или хотя бы сына хозяина, — добавил он с улыбкой, вставая.
Он мешкал, с сожалением глядя на Винцуню, ему явно не хотелось с ней расставаться. Внезапно глаза его блеснули: он потянулся к корзине цветов, которая стояла почти у Винцуни над головой, сорвал белую розу и подал смущенной и взволнованной предыдущим разговором девушке.
— Возьмите эту розу и увезите ее в Неменку. Завтра она мне скажет вместо вас: да или нет.
Он помолчал, затем наклонился к Винцуне и добавил жарким шепотом:
— Завтра я приеду в Неменку. Если увижу у вас в волосах эту розу, я буду знать, что вы говорите мне «да!». Но если ваше сердце скажет: «нет!» — бросьте бедный цветок себе под ноги, пусть он увянет, растоптанный вами, и тогда вы увидите перед собой образ моей души…
Он удалился, а Винцуня приколола розу к груди.
Пани Карлич, натягивая белую перчатку и закутываясь в кружевную шаль, говорила своей компаньонке:
— Il parait que le jeune homme est amoureux fou de cette petite fille[9].
— Est-ce que vous derange?[10] — спросила компаньонка, исподтишка бросая ехидный взгляд на свою покровительницу.
— Quelle idée![11] — воскликнула черноокая дама с нервным смехом.
— Вы уже уезжаете? — раздался за ее спиной голос Александра. Он старался произнести это тоном упрека, но ему не удалось: тон был холодный, и фраза прозвучала не более чем вежливо.
— Да, уезжаю, у меня мигрень, — ответила, не глядя на него, пани Карлич и направилась к выходу. Александр последовал за ней, но молчал, опустив голову, было видно, что он думает о чем-то другом.
После его ухода Винцуня, бледная и задумчивая, села около тетки. На все приглашения она отвечала отказом, говоря, что очень устала, голова у нее болит и танцевать она больше не может. Взгляд ее то и дело устремлялся к белевшей на груди розе, а на лице явственно отражалась сложная душевная борьба.
Впрочем, это нисколько не мешало общему веселью. Сам пан Ежи, который так отчаянно противился этому балу и так горевал о потраченных на него деньгах и времени, видя, как дружно и охотно съехались к нему все соседи, почувствовал себя чрезвычайно польщенным и пришел в отличное настроение; даже глаза у него повеселели и вечной озабоченности как не бывало. Когда в зале грянула мазурка и во всем доме стало шумно, людно, весело, старый арендатор пошел по комнатам, переходил от гостя к гостю, с кем целовался, с кем обнимался, поил, угощал, подсаживался к женщинам, даже пани Карлич, которую терпеть не мог, он, разохотившись, сказал несколько комплиментов.