Он направился в корчму, но по дороге обернулся и крикнул:
— Только поосторожней, не задень эти сани да не спугни пристяжных! — Взглянув мельком на женщину, он удивленно покачал головой и исчез в воротах.
Сани медленно последовали за ним.
Услышав голос приезжего, женщина вскинула голову, но тут же ее опустила и зарылась лицом в меховую муфту.
Между тем приезжий миновал захламленные сени, слабо освещенные сальной свечой, тлевшей в фонаре, и вошел в корчму.
Вдоль стен стояли лавки и столы, в большом камине под кирпичным навесом о трех деревянных подпорках пылал жаркий огонь.
У камина стояла хозяйка, пани Сарра, полная и приземистая еврейка в рыжем парике и чепце с грязноватой желтой лентой, в линялой юбке с широкой засаленной полосой внизу и в заношенном шерстяном платке, из-под которого виднелось несколько ниток жемчуга, скрепленных спереди фермуаром старинной работы.
Лестницу на мансарду освещала заткнутая за потолочную балку лучина; дверь в соседнюю комнату была приоткрыта, там на столе в массивном подсвечнике догорела оплывшая сальная свеча и слышалось воркотня мишуриса[12], урезонивавшего расшалившуюся детвору. На скрип двери хозяйка обернулась, и приветливая улыбка осветила ее круглую физиономию.
— Вот это гость! — воскликнула трактирщица. — Ну, гость! Сколько зим, сколько лет! Давно мы вас не видели, дорогой пан Топольский!
— Добрый вечер, пани Сарра, — отвечал тот, снимая шубу. — Ох, и замерз же я! Приготовьте-ка чаю побыстрей, а покуда налейте мне и моему кучеру по рюмке старки.
Он подошел к огню, а трактирщица, кликнув мишуриса, велела поскорей ставить самовар и поспешно придвинула гостю стул и небольшой столик, затем стала доставать из буфета водку.
— Откуда же вы путь держите, сударь? — поинтересовалась она, бренча посудой.
— Из уезда, уплатил налоги и другие дела улаживал.
— Ай-ай-ай! В такой мороз шесть миль проделали?
— Хуже того, в метель! — добавил Топольский.
Трактирщица поставила на столик бутылку и рюмку.
— Скажите, пани Сарра, — обратился к хозяйке Болеслав, наливая себе водки, — что это за женщина сидит в санях перед вашей корчмой?
Еврейка многозначительно усмехнулась.
— Это молодая пани Снопинская.
Рука Болеслава с поднесенной ко рту рюмкой дрогнула.
— Пани Снопинская? Из Неменки? — переспросил он, точно не веря своим ушам.
— Ага! — утвердительно кивнула головой трактирщица.
Топольский отставил нетронутую рюмку, нахмурился и опустил голову. Еврейка смотрела на него с сочувствием и не без любопытства.
— Вот! — произнесла она немного погодя. Сам уже полчаса сидит у нас в зале, а она, бедненькая, мерзнет в санях!
И сокрушенно покачала головой.
— Как?! — возмутился Болеслав. — Муж здесь и оставил ее зябнуть на улице в такую лютую стужу и метель?
Бледное лицо его налилось кровью.
— Ну! — вздохнула еврейка. — Чего вы хотите? Такой уж человек! Как увидел, что в зале светло, так и зашел, а как зашел, так и выйти не может!
Болеслав зашагал из угла в угол. Теперь он совсем не походил на озябшего человека.
— Ужасно! — говорил он вслух. — Так относиться к жене через год после женитьбы! Что же дальше будет?
Трактирщица наблюдала за ним с почтительным вниманием и сочувствием.
— Ну! Что будет? — отозвалась она. — Плохо будет, скажу я вам. Этот пан Олесь — пустейший человек! Сначала все шло на лад: он взялся за хозяйство и вроде бы остепенился, но ненадолго его хватило. Вот уже с полгода, как он снова начал к нам ездить, играет в зале в бильярд и даже в карты. Нам со Шлёмой это совсем не нравится. Хоть нам и выгодно, когда господа развлекаются, но зала — это место для холостяков и людей побогаче, чем пан Олесь. Женатый человек, стыдно ему, грех бросать жену и дом! Пани Винценту мы знали еще девочкой и плохого ей не желаем, но что поделаешь… трактир для всех… Да разве он бывает только у нас? Мы хоть евреи, но знаем все… Он уже и у пани Карлич стал бывать, а сегодня даже жену туда возил…
— Как! Он опять бывает у пани Карлич? — воскликнул Болеслав, останавливаясь посреди комнаты.
— Целый год после женитьбы он туда не ездил, а в прошлом месяце поехал и вскоре опять…
Глаза Болеслава вспыхнули гневом, он стиснул зубы и снова зашагал из угла в угол.
— Бедная! Бедная! — повторял он тихо.
Потом подошел к окну, но сквозь замерзшие стекла ничего не было видно.
— Ведь она простудится и заболеет! — проговорил он как бы про себя и, не оборачиваясь, громко спросил: — Почему вы, пани Сарра, не позовете ее сюда?