Змей без труда держит миниатюрную партнершу на весу, ритмично качая ее вверх-вниз. Обняв его руками за шею, она глядит в постылое лицо, полуприкрытое кудрями, и наигранно стонет. Осознает ли он ее притворство? Или верит, не чуждый самолюбию, что она смирилась, приняла его… может, даже влюбилась? В застывших глазах нет ответа, лишь тонкая поволока блаженства туманит их все сильней. Дыхание учащается, движения становятся резче — наконец Хуфур сипит, с силой сжимает тонкий стан Элион и достигает пика. Обмякнув, он опускается на хвосте, бережно кладет ее на подушки и вдруг делает то, чего прежде не делал, — пытается говорить на одо:
— Хорро́шша!.. — шепчет он, по-прежнему трепеща внутри ее тела.
Не успевает она удивиться, как змей выскальзывает и шелестит прочь из ложницы — не оборачиваясь, как делает всегда.
Элион протяжно вздыхает, обнимает пыльную, смятую подушку и остается лежать, глядя в причудливо-рельефный потолок. Хвала духам, до вечера она предоставлена себе — «мужья» вот-вот уползут на охоту и вернутся, скорее всего, ближе к закату. Удивительный пещерный сад бережет неопытных нагов от голодной смерти, но основная их пища — животная: точно так же, как братья их меньшие, они глотают еду целиком, разъединяя челюсти и растягивая ткани, а если добыча крупная, уходят в многодневную спячку. Но охота в пустыне — сложное искусство, за семь дней Хуфур и Цисса ни разу не вернулись сытыми. «Лишь бы голод не побудил их съесть меня!» — в полушутку и все же неспокойно думает Элион — еще одна причина, почему она старается отыгрывать хорошую «жену».
Вскоре она потягивается, поднимается и покрывает наготу, завернувшись в широкую синюю шаль наподобие тоги. Расхаживать «не тая тела», как предлагал Цисса, она не способна, но ее незавидная роль предполагает частое разоблачение, и тога оказалась удобным вариантом. Ткани и другие полезные вещи: резную флягу для воды, огниво, масляную лампу, кое-какую посуду, мешочки с чаем и кофе — Элион нашла в закутке, куда наги хозяйственно складывают награбленное с редких караванов.
Отзавтракав под сенью пальм, она проходит привычными уже коридорами, виляющими, точно их обитатели, и неприветливо встречает свою врагиню Нэадин — та дышит посмуглевшей северянке в лицо, с насмешкой раздувая на ней одежду. Плосковерхая гора, в которую врезалась Татуфу-Кушатфа, не выделяется средь прочих, раскиданных окрест, а вход ее сокрыт среди разломов. Взгляд Элион, рассеянно скользящий по трещинам в песчанике, кустарникам и камням, выдает волнение, плохо скрытое от нее же самой. Ведь отнюдь не желание полюбоваться пустыней вывело ее на поверхность. Отчего-то ей кажется, что так будет проще…
Следуя плану, она терпеливо ждала и копила энергию, но спустя столько дней не чувствует себя обновленной. «Этого стоило ожидать, — утешается эльфийка, нервно перебирая пальцы. — Мерзости, что вытворяют со мной те двое, никого не оставили бы равнодушным: мне стыдно, противно, немного страшно, я гневаюсь, но стараюсь не подавать вида — все это отнимает силы, которых и так почти нет…» И все же энергия должна была вернуться. Хоть немного. Хоть самую малость… Недостаточно, чтобы творить, но достаточно, чтобы чувствовать.
Легкие Элион невыносимо распирает жаром. Она несколько раз сжимает и разжимает тонкие ладошки. Закрывает глаза, напрягает волю. Прислушивается, вспоминая Киртегал: его пряный запах, стозвучный голос и буйное многоцветие — мысленно рвется к нему, но внутренний компас остается недвижен. Этого она и боялась: магической силы в ней совсем не прибавилось. Сердце, и так тяжелое от зноя, начинает биться сильней. «Это неправильно! Так не может быть! — думает Элион, стиснув в напряжении зубы. — Как бы я ни переживала, чувства не должны съедать волшебство без остатка!»
Но где же оно тогда?
Остаток дня она плутает по пещере, взвешивая и размышляя, — единственный способ отвадить уныние. Сперва надеется, что неверно оценила ситуацию и ей нужно больше времени. Потом подозревает, что наги используют приемы эротического вампиризма и попросту ее «выпивают». Потом вертит в голове сомнительную мысль, что распроклятый недруг не только заставил ее истратить все силы, но каким-то образом их заблокировал.
В конце концов ее сознанием овладевает иная догадка — возможно, худшая из всех.
***
Переливчатый свет дает отдых глазам. Пахнет водой — свежо, сладко. Звенящее эхо ласкает тонкий слух Элион: «Бульк!.. Бульк!..» — Не меньше часа она просидела на берегу, задумчиво кидая в воду камешки, будто гадая по ряби, но озеро не отвечало на немые вопросы, только шептало о неизменном желании лечить — дарить жизнь среди палящей смерти.