Знакомый шелест и еле заметное дрожание земли возвещают приближение кого-то из нагов. Элион не оборачивается — она и так знает, что это Цисса, ведь кожа ее вдруг покрылась мурашками. Рядом с Хуфуром такого не бывает… С ним вообще все просто: он видит в ней не больше, чем сподручную вещь, а у вещей нет самочувствия, мнения, потребностей, есть только назначение, и назначение Элион — служить его удовольствию в любое время дня и ночи. Разумеется, она ненавидит гада всей душой!
С Циссой иначе. Он тоже похотлив, еще хитер и насмешлив, но также спокоен, внимателен и… ласков. Когда он хочет Элион, то непременно добивается ответного желания — поцелуями, прикосновениями, даже словами — и никогда не отпускает ее неудоволенной. Вряд ли причиной тому благодушность — скорее извечная мужская гордыня. Как бы то ни было, ей не удается презирать его так же искренне, как Хуфура.
Она слышит, как он приближается, но замирает, увидев ее. Отчего-то ей мнится, что он с ходу ловит течение ее мыслей. Опять шевеление — устраивается неподалеку. Наблюдает.
Наконец Элион нарушает молчание:
— Дело в воде… — ее голос звенит тихим, иссушенным ручейком. — Она питает, исцеляет, но взамен лишает волшебства. Так?
— Я штал, кокта токатаешься-с.
— Ясно… — беззвучно выдыхает она, все так же вглядываясь в предательскую рябь. На сердце тяжело и в то же время пусто.
«Все кончено…»
— Сколько ты шифешь на сфете-с? — внезапно спрашивает змей.
— Тридцать лет…
— Такой маленький эльф-с. — В его шипении слышна ухмылка. — Я твашты старше и умней-с — тумала, не снаю тфоих мыслей? Не снаю, чщефо ты хощешь и штешь? — Свистящий смешок звучит очень обидно. — Слышал я о кортости эльфсоф — ферят они-с, што мутрее труких, и фера эта слепит класа им-с.
Задетая, Элион поджимает губы. Бормочет чуть погодя, то ли рассуждая, то ли желая доказать, что не так уж она и слепа:
— Я думала давеча: «Не слишком ли щадящее у вас испытание? Одиннадцать лет — это много, конечно, но условия по меркам пустыни отнюдь не суровые». Теперь понимаю: суть не в том, чтобы выжить в одиночку, а в том, чтобы сделать это без магии…
— Макия — хорошо-с, но она телает нас рапами, сильными тухом, слапыми телом. Пустыня не терпит слапость. Ты утифишься, сколь мнокие остафляют проферку и полсут томой в посоре. С пратом так не путет-с: он поец, ефо тело сильно. Сильнее туха.
Элион бесцветно усмехается:
— Раз я лишена магии, значит, теперь это и моя «проферка»… Только вот уползти домой в позоре я не могу.
— …Ты трошишь. Тавно сидишь стесь?
Она неопределенно мотает головой — волосы падают ей на лицо. «Не вздумай снова плакать при нем!»
Спустя несколько удушающих мгновений позади Элион слышится шелест — неожиданно горячие руки цепляют ее под мышки и поднимают в воздух.
— Пусти! Не хочу!.. — огрызается она, гневно болтая ногами. Поскольку старший змей ни разу не причинил ей вреда, она не боится немного ему дерзить.
Конечно, он не слушается — свернув хвост наподобие гнезда, откидывается назад и прижимает девушку к груди, точно ребенка. Его тело, не успевшее остыть после целого дня под солнцем, окутывает ее теплом. За время разговора Элион ни разу не глянула ему в лицо — она и сейчас не хочет. Ничего не остается, как закрыть глаза и уткнуться ему в грудь, вдыхая запах пустыни и кожи.
— Ненавижу... Обоих…
Он не отвечает, только гладит ее по голове, утешительно, любовно — так приятно, что Элион думает в растрепанных чувствах: «Лучше б ты был такой же дрянью, как твой брат…»
Наедине
Чуждый бескрайним песчаным просторам, в ночи разливается тихий мотив — то Элион напевает на родном языке, надтреснуто и глухо. Сидя на плоском валуне в стороне от пещеры-тюрьмы, она невидяще смотрит на звезды и скрежещет по камню чем-то маленьким и твердым, пока не замирает, смолкнув на полуслове. Наточенный, всегда холодный металл подвески-полумесяца касается тонкого запястья.
Мысль о предстоящей боли холодит душу. Тело покрывается мурашками, дыхание становится рваным. Сбивчиво пробормотав молитву, эльфийка зажмуривает глаза, слегка надавливает острием на кожу и, вздрогнув, отбрасывает подвеску в сторону! Ежится, охватив колени, и едва удерживает рвущийся из груди вопль.
Все живое хочет жить — такова природа. Не так уж часто силе чувств, дарованной разумным видам, удается превзойти эту жажду. В конце концов… что есть десяток лет для эльфа? Сотая доля земного пути. Вытерпев свое позорное испытание, Элион сможет вернуться на предначертанный путь и жить, с каждым годом зарывая воспоминания о Нэадин все глубже.