Хуфур не спешит с ответом и пристально смотрит на брата.
— Мне кажется, или ты стал каким-то… далеким? То есть, ты всегда таким был, но с другими — не со мной.
Цисса растягивает губы.
— Недоедаю. Устал.
Хуфур недоверчиво хмурится:
— Знаю, брат, ты невысокого мнения о моих мозгах, но не надо держать меня совсем уж за дурня. Чего у тебя с эльфкой? — Цисса отводит взгляд, и Хуфур, приосанившись, продолжает с явным чувством превосходства: — Совсем не умеешь себя перед девками ставить. Я говорил: неча с ней тютькаться — сразу надо показать, где ее место и что ей будет за своенравие! Ты не согласился, теперь ползаешь с грустными глазами. Не видишь разве, что она тобой играет? Поняла, какой ты в самом деле добренький — разжалобить хочет, под кожу залезть, ждет, что домой ее пустишь.
Цисса не может сдержать в голосе язвинку:
— Не обижайся, дорогой, но коль уж ты об этом догадался, то я и подавно. С самого начала.
Хуфур скалит зубы:
— Раз ты такой из себя прозорливый, чего морда — будто песку наелся?
В тяжелом воздухе наливается молчание. Пока младший змей буравит взглядом старшего, тот расправляет плечи и озирается, впитывая суровую безмятежность распростертого перед ними пейзажа — возвращая себе спокойствие и уверенность.
— Ей здесь не место… — с горькой нежностью шепчет он наконец. — Она старается быть сильной, но она хрупка. Ты поломаешь ее. Я этого не хочу. Я уведу ее в большой город эльфов, а тебе украду другую жену — из местных. Обещаю.
— Кактус тебе в жерло! Обещает он… — Воинственно топорща чешую, Хуфур поднимается на хвосте и нависает над братом. — Пустыня мне ее подарила! Как есть в руки дала — владей… Она моя! Она мне нравится! И ты не вправе ее забирать!
— Всякое право можно заслужить, — тихо, но твердо отвечает тот, понимая, что разговорами своего не добьется.
— Ах так? — щурится Хуфур. — Вот уж не думал, что мы из-за ходячей девки подеремся…
— Можешь уступить без боя, — усмехается Цисса, на что Хуфур раздраженно дергает головой:
— Готовься, старичок. Щадить не буду…
Новый рассвет
Элион давно отринула привычку скрываться при виде ползущих с охоты нагов: слишком короток час заката, чтобы упускать его из-за неизбежной встречи с ними. Однако в этот раз далекие, выросшие сбоку фигуры отвлекают ее от созерцания. Есть что-то неправильное в том, как они движутся. В расстоянии, на котором держатся друг от друга… Наконец острый глаз эльфийки различает свежие раны, покрывающие тела братьев, — она вспрыгивает, порываясь броситься им навстречу, но лишь замирает в беспокойном ожидании.
Хуфур ползет впереди. Его ломаные движения выражают боль, лицо изобличает тщетно скрываемую ярость. Когда он приближается, Элион невольно отшагивает, но он ползет мимо, будто ее не заметил. Будто она — пустое место. Обомлевшая, она поворачивается к Циссе — тот встречает ее усталой улыбкой. На разбитой губе набухает алая капля. Прядь волос присохла к ссадине на скуле…
— Что случилось? — первые слова, сказанные ему за последние дни. — Кто умудрился вас так искалечить? — Осознав взволнованность, прозвучавшую в голосе, следующую фразу Элион старается подать отстраненно: — Тебе бы омыться, да поскорее.
Цисса не спешит с ответом: слизнув кровь, мягко поддевает ее подбородок и глядит ей в лицо с каким-то сложным чувством. Пускай обида до сих пор не прошла, она не может заставить себя отстраниться, более того — утешительно гладит его по руке.
Наконец собравшись с мыслями, Цисса поясняет:
— У нас с Хуфуром пыло срашение-с. Прафо на тепя теперь мое. Сафтра или тнем посше я фету тепя ф путь-с — к польшому короту эльфсоф. — Элион обмирает. Смысл сказанного не сразу достигает ее понимания. Змей чуть хмурится, подумав, что плохо выразил мысль, и уточняет: — Я оттам тепя тфоему нароту-с — не чщерес тесять лет, сейщас.
Теперь она разумеет. Ее ноги подкашиваются, но он ловит ее, прежде чем она валится на песок.
— Я… Ц… Цисс…
— Чшшш… Снаю-с...
— Сп-пасибо… Великие духи, спасибо… Спасибо… Спасибо… — почти без голоса повторяет она, пока змей уносит ее в пещеру — в полумрак благоуханного сада.
Элион лежит, уткнувшись Циссе в грудь, в теплом «гнезде» из скрученного хвоста. Он молча поглаживает ей голову, спину и плечи. Она хочет сказать хоть что-то, кроме высохшего на языке «спасибо», да только никак не находится. Под привычной безмятежностью Циссы ей мерещится тоска, и совесть ее оттого неспокойна.
Озабоченная своей свободой, она нарочно стравила двух братьев и лишь теперь задалась вопросом: а насколько они друг другу близки? А смогут ли они теперь помириться? А не причинила ли эта история боль и без того многострадальному нагу? Выбирать между родной кровью и женщиной, которую он никогда не увидит…