— Вы знаете, где маслобойка? — спросила меня библиотекарша. — Гора была там.
— Пойдемте, я покажу вам, — предложила мне моя попутчица по автобусу.
Во дворе маслобойки я снова встретил уже знакомую мне белую курицу — она по-прежнему копалась в пыли и в песке.
— Здесь пахнет молоком и сыром, совсем как у Тевье-молочника. — За все время, что я здесь, я впервые услышал еврейскую речь. — Зачем вы так расспрашивали о стоявшей здесь некогда горе?
Я уже понимаю, что от горы до облаков было довольно далеко. Но мягкий еврейский с украинским акцентом говор моей новой знакомой помогает мне мысленно увидеть давно уже срытую гору. Взбираюсь на ее вершину, достигавшую чуть ли не до облаков, и произношу чудодейственное заклинание из романа «С ярмарки»:
— «Кто знает о нем, кто слышал о нем — пусть отзовется!..»
РАССКАЗЫ
В разрушенной крепости
Я вдвое сократил бы дорогу, поехав в Меджибож через Деражню, минуя Хмельницкий — в прошлом Проскуров, — но я предпочел дорогу более дальнюю, так как здесь мне не приходится пересаживаться с автобуса на автобус, что дает мне выигрыш во времени. К тому же дорога через Деражню мне и так давно хорошо знакома. До войны ездили в Меджибож, конечно, не на автобусах — не успеешь оглянуться, как ты уже там, — ездили на телегах и бричках — качайся на колдобинах и считай на деревьях ветки.
Вполне возможно, что проскуровская дорога мало чем отличается от деражнинской, но, прежде чем появилась здесь надпись «Станция Деражня» и «извольте жаловаться стенке», — как сказано у Шолом-Алейхема, — ездили в Меджибож главным образом через Проскуров, и дорога туда всегда была забита телегами, фаэтонами, фурами, словно в Меджибоже двенадцать месяцев в году была ярмарка.
Откуда только не ехали в этот маленький подольский городок проскуровским трактом! Вот и я выбрал эту дорогу, хотя и предстояло проехать лишних восемнадцать-двадцать километров.
Автобус мой будет через час с небольшим. Стою перед расписанием, занявшим почти целую стену, и в который раз перечитываю старинные славянские названия городов и местечек, которые я в детстве воспринимал как еврейские и которые до сих пор произношу, как самые близкие, самые дорогие: Погребище, Тетиев, Полонное, Броцлав, Острополь, Шпола, Ямполь…
Не имей я билета на руках, я бы, возможно, поехал в другое местечко. Куда?.. И вдруг передо мной возникает у доски с расписанием любимый дедушка Менделе[3]. Он показывает мне пальцем на холмистый город Каменец-Подольск[4]: туда, мол, направляй стопы свои, туда недалеко, три-четыре часа езды. Но тут появляется Аврам Гольдфаден[5]: «Зачем тебе Каменец-Подольск? Старый Константинов ближе». А Нахман[6] и Гершеле[7] зовут меня в Броцлав и в Острополь — до них отсюда совсем уж рукой подать. Появляются из небытия Давид Бергельсон, Дер Нистор, Давид Гофштейн[8]. И я готов отправиться в Охримов, в Бердичев, в Коростышев… И возникают в памяти романтические стихи Переца Маркиша о его Полонном и живые, игривые строки Ицика Фефера о Шполе.
Почему я все-таки начал мое путешествие по местечкам Украины именно с Меджибожа, населенного пункта, который лежит далеко от железной дороги?
В пристанционных местечках мне пришлось побывать сразу же после войны. В домах и в домишках я застал там тогда поминальные свечи, зажженные оставшимися чудом в живых. Но далекие, заброшенные местечки, такие, как Меджибож, откуда жители не успевали эвакуироваться и при каждом бедствии страдали раньше всех и больше всех, уцелели ли они, эти местечки, до войны еще сохранявшие многое из того, что принято называть местечковым укладом? Они и тогда отличались от местечек у железной дороги, давно уже приобретших городские черты. Что я там увижу, кого я там встречу?
Автобус несется по широкому асфальтированному шоссе мимо густой и высокой пшеницы, мимо чистых, словно только что выбеленных, деревушек. Не отрываю глаз от окна: неужели мне не встретится ни одна фура на знаменитом проскуровском тракте, только комбайны, бульдозеры, тракторы?
Спрятанное под густыми лохматыми тучами небо, грозившее пролиться дождем, неожиданно вернуло нам яркое солнце, и все вокруг изменилось. Я, кажется, сейчас попрошу шофера: «Товарищ дорогой, не гоните так, пожалуйста, дайте впитать в себя красоту Подолья, насытить глаза цветами полей и лугов, синими бормочущими речушками, глубокими таинственными складками холмов, благодатной тенью долин…»
3
Менделе Мойхер-Сфорим (Шолом-Яков Абрамович; 1836–1917) — классик еврейской литературы. —
5
Аврам Гольдфаден (Голденфодим; 1840–1908) — драматург, основоположник еврейского театра.
6
Нахман Брацлавер (р. Нахман из Брацлава; 1772–1810) — основатель брацлавского хасидизма, правнук Исраэля бен Элизера Бааль-Шем-Това, сказитель-импровизатор.
8
Давид Бергельсон (1884–1952), Дер Нистер (Пинхас Каганович; 1884–1950), Давид Гофштейн (1889–1952) — классики еврейской советской литературы.