— Что будем кушать?
— Простите, а как ваше имя? — спросил Рожков.
— Валя.
— Прекрасное имя. Очень приятно. А я — Саша. Это наши друзья из Франции. Мосье Серж и Николя.
— Очень приятно, — счастливо улыбнулась Валя. — Слушаю вас.
— Ну, а заказ наш будет таков… Я хотел бы угостить наших друзей водочкой. Она у вас есть, конечно?
— Есть. Но, может быть, коньяк или шампанское?
— Коньяк? Шампанское? — переспросил Рожков и глянул на Селезнёва.
Тот сказал какие-то непонятные слова.
— Он говорит, что это им надоело дома, во Франции.
— Архандер хиндер дергауз, — уверенно произнёс Колька.
— Мосье Николя считает, что во всём мире лучше русской водки напитка нет.
— Понятно, — улыбнулась Валя. — Водка так водка. Сколько?
— Думаю, что графинчик граммов на триста будет как раз. Дело в том, что мы долго не задержимся. У нас сейчас ещё одна встреча.
Колька после этих слов Никанорыча заёрзал на стуле и видно было, что хотел что-то сказать, но сдержался.
— Под водочку? — спросила официантка.
— Вот тут у вас рыбка…. — кивнул на меню Рыжков.
— Есть осетрина холодная, икра.
— И то, и другое на троих. Первого не надо.
— Второе что будем?
— А что вы нам предложили бы сами, Валюша?
— Так сегодня специально для вас готовили телятину с грибами в горшочках.
— Прекрасно, Валюша, пойдёт.
— У нас в большом выборе соки, напитки, минералка, чай, кофе, сусло…
— Во! — перебил официантку Рожков. — Сусло. Я уже сто лет его не пил, а они и подавно.
— Хорошо.
Когда официантка ушла, Колька набросился на Рожкова.
— Ты что, Никанорыч, обалдел?
— А в чём дело?
— Триста граммов, я думаю, — передразнил Колька. — А почему не пятьсот?
— Хватит, Коля, нам на двоих-то. Мало будет — добавим. А Никанорыч не пьёт ведь, завязал, — вмешался Селезнев.
— Давно ли?
— С января.
— Да Коля, уже полгода, как не выпил ни капельки. — Рожков достал из кармана брелок. — Вот смотри: как месяц пройдёт, так я и зарубку делаю. Пока она со мной, я не выпью, а она со мной всегда. Уловил?
— Во люди, а? Чем только не занимаются. И надолго ты себя испытать решил?
— Думаю, что надолго.
– Ну, гляди, Никанорыч, тебе жить…
К столику вновь подошла официантка Валя с графинчиком и закуской на подносе, а когда она удалилась, Колька занялся графином.
— Куда ты льёшь-то, Николя? — остановил его Рожков. — Эти фужеры под минералку.
— А куда же?
— Вот в эти стопки?
— Я думал, они под коньяк. Как-то непривычно водку такими напёрстками глушить.
— Терпи. Это тебе не Париж…
— За что поднимаем бокалы? — спросил Колька.
— А пусть Сергей Иваныч скажет, — предложил Рожков. — Хотя бы два слова.
— Зачем это? — заотказывался Селезнёв.
— Так положено. Для порядка.
— Давай, давай, мосье Серж, не ломайся. Тем более, что на тебя народ смотрит, — кивнул Колька на официанток.
Сергей Иваныч встал, прокашлялся, поправил галстук и, обращаясь к друзьям, вдруг заговорил по-французски. Да так ловко и складно, что Колька от удивления и рот раскрыл. Не менее его, видно, был поражён происходящим и Рожков.
Селезнёв говорил довольно долго.
— Во чешет. Как настоящий, — шепнул Рожкову Колька.
— Погоди, не мешай. Дай человеку высказаться.
Но Селезнёв уже закончил свою речь и протянул друзьям руку со стопкой.
— Ну, Иваныч, ты даёшь, — восхищённо сказал Колька. — Где это ты так по-иностранному насобачился-то?
— Поживёшь с моё, Коля, так ещё и не этому научишься.
— А ведь он, Никанорыч, ещё и не выпил. Что будет, если он сейчас врежет ещё пару стопарей?
— Пусть говорит. Всё равно по-французски никто не поймёт.
— А я ещё по-испански знаю, по-польски, по-чешски, — сказал Селезнёв.
— Скажи ещё, что по-японски знаешь, — засмеялся Колька.
— Знаю и по-японски, только несколько слов. Но это уже из другой оперы.
— Ну, ты даёшь, Иваныч, — удивился Колька. — Настоящий феномен.
— Полиглот, — подтвердил Рожков.
— Вот ведь сразу и обзовут.
— Я тебя не обзывал. Полиглот — человек, знающий много языков.
— Ну, тогда ещё ничего.
— А как всё-таки в жизни интересно получается, Никанорыч, — размышлял Колька. — Живёшь рядом с человеком долгие годы, ведь дядя родной, можно сказать, а совсем ничего о нём не знаешь. Расскажи-ка нам, Сергей Иваныч, что-нибудь из жизни своей.
— Не сейчас, мужики. Давайте-ка лучше заканчивать побыстрее, а то мы, гляжу, уже далеко зашли. Сейчас сюда настоящие иностранцы явятся. А нас в музее свои люди ждут. Прикинь-ка там, Александр Никанорыч, сколько мы должны будем, чтобы долго не задерживаться.