Глеб отпускает и быстро покидает комнату.
А я горю от множества чувств.
Глава 13.
Ненависть.
Страх.
Неизбежность.
Неволя.
И много негатива застревает в душе, в то время как сердце рвётся на части. Ему больно, одиноко и оно скучает по друзьям, по работе, по родному дому, солнцу, наконец, морю, по пациентам, что остались без моей помощи.
Безысходность убивает.
В какой-то момент я смотрю на свои руки, разглядываю сеточки вен, фаланги пальцев, короткие ногти. Кожа гладкая и мягкая. Ни одной трещины, ни одной царапины. Я долго добивалась этого. Долго оттачивала хирургическую технику, ведь моя профессия требует идеального мастерства.
Руки – вот чем я живу, руки – неотъемлемая часть меня, природы и то средство, при помощи которого люди продолжают жить. Я долго корпела над техникой и в итоге лишилась части себя. Но и оплакивать это я не в силах, достаточно того, что душа горько кричит.
Некоторое время я сижу на кровати, обхватываю себя, а ноги прижимаю к животу.
Тишина стоит в комнате, огонь горит в лампе, дверь открывается. В комнату заглядывает женщина, наверное, прислуга. Пытаюсь не обращать внимания на неё, но взгляд цепляется за строгое чёрное платье с белым фартуком, волосы, собранные в пучок, поднос в худых руках. Она ставит его передо мной и уходит, чтобы вскоре вернуться, положить рядом свёрток, а после произнести:
– Там чистый халат и полотенце. А это, – протягивает мне маленький прямоугольный с кнопками пульт, – датчик. Если что-нибудь понадобиться ночью, нажмёшь на цифру три. Первую и вторую не трогай, это строжайше запрещено.
– Почему? – глухо произношу, криво улыбаюсь, но руку не тяну, чтобы забрать пульт. Да и не понимаю, зачем спросила, мне попросту всё равно.
– В комнату Алмазовых попадёшь, – поясняет. – Первая Глеба, вторая Даниила.
Медленно киваю, скорее себе, чем этой женщине. Она, кажется, что-то хмыкает удовлетворено. Когда я поднимаю голову и смотрю в её глаза, замечаю ненависть. Эта женщина, кто бы ни была, меня ненавидит. Злые искры в глазах, морщины в уголках, ухмылка на губах, причём не добрая. Совсем не добрая.
– Что? – спрашиваю у неё.
И тут же слышу ненависть в голосе:
– Живи, подстилка. Всё равно тебе недолго осталось передвигать ноги.
Что?
Это была сейчас угроза?
Или что?
Или, скорее всего за что?
Она бросает пульт на свёрток, окатывает меня ещё раз ненавистью и уходит.
Слышу, как в дверном замке поворачивается ключ.
Меня закрыли.
Отрезали пути к нормальному существованию.
Это бесит, вороша чувства, а эти глаза полные презрения, что недавно смотрели, выводят из себя.
Что я ей сделала? Ведь ничего плохого! Эту женщину я вижу первый раз, она меня видит в первый раз, так отчего же столько злости и вражды?
Память пытается отыскать, но я точно знаю, что не видела её никогда.
Постепенно апатия накрывает моё сознание всё сильнее.
Мне почти безразлично.
Я устала.
Болит спина и ноет душа.
В какой-то момент до носа долетает пряный запах с немного сладковатыми нотами.
Смотрю на еду и понимаю, что не хочется кушать. Рыба под сливочным соусом, посыпанная сверху какими-то травами наоборот вызывает отторжение.
Не горю желанием пить ароматный чай с плавающими дольками лимона и апельсина, а трубочка корицы на блюдце раздражает рецепторы.
Я сейчас испытываю огромное желание запустить поднос в стену, чтобы избавиться от изысканной «вони». Но если это сделать, то станет только хуже, поэтому приходится вставать с кровати, распаковывать оставленный свёрток и, достав халат, надеть его, а потом уже взять поднос, отнести в туалет, выбросить в мусорное ведро еду, сполоснуть посуду и мельком посмотрев на душевую кабинку, отправиться прямиком, спать.
_______________________
Сонные глаза, распухший нос, искусанные губы, я выгляжу не лучшим образом. Растрёпанные волосы, свисают мокрыми сосульками по плечам. Кожа на спине горит. Кое-как удалось содрать пластырь. Я сделала это и теперь пытаюсь самостоятельно обработать рану. Не сразу получается, но спустя некоторое время мне удаётся, и уже не так больно.