Время четыре утра.
Смотрю на себя в зеркало, на ту Варю, которую всегда знала и не могу понять, кто сейчас передо мной.
Бледная тень самой себя.
Немощь в полотенце.
Когда-то жизнерадостная девчонка, а теперь кто?
Облокачиваюсь о раковину, опускаю голову и долго думаю, что мне делать.
Вот что?
А стрелки быстро тикают. Где-то сверху раздаётся их обеспокоенный звон тик-так, тик-так, словно намекая, что недолго осталось. И мне надо взглянуть на них, посмотреть, сколько осталось времени в запасе, но я боюсь.
– Что же мне делать?
Будто бы кто-то сейчас появится и ответит на мой вопрос, но секунды бегут, и никто не приходит на помощь с ответом.
Надо посмотреть, надо посмотр…
Вдыхаю воздух и пока не передумала, смотрю туда, откуда доносится звук. Но вместо этого примечаю красную точку в стене как раз над круглыми часами. Маленькую и передвигающуюся. Я точно вижу, как она ровно плывёт.
Камера!
Чёрт!
Это камера. Маленькая, неприметная, работающая камера!
Сволочи!
Как давно она здесь?
Что находится по ту сторону, может кто… И возможно за мной сейчас наблюдают.
Оглядываюсь по сторонам, чтобы найти то, чем можно сбить устройство. Подходящего ничего нет, зато есть душевая лейка, она тяжёлая и подойдёт для одного замаха.
Откручиваю её от шланга, прицеливаюсь, бросок.
Грохот и камера отлетает в сторону, бьётся о стену, падает на пол. Разбита, но мне мало. Поднимаю остатки, замахиваюсь и выпускаю дорогой пластик из рук. Закрываю глаза от усталости и хочу услышать приятный грохот.
Где же ты спасительный грохот?
Но его нет.
Почему его нет?
– Вот незадача, – вкрадчиво произносят возле двери.
Сердце пропускает замедленный удар, как перед боем. Только не это!
– Разбила хорошую вещь, Пчёлка, – продолжают укоризненно говорить.
Открываю глаза, передо мной полуголый Даниил, его кубики, крупные вены, выступающие на руках и на твёрдом прессе. Кожаные брюки – всё, что на нём сейчас есть и белая крупная цепь идёт вразрез с его загорелой кожей. В руке он сжимает разбитую камеру.
– А фильм неплохой получился. Несколько раз подрывался намылить тебе спинку, но в последний момент сдерживался. Твоё тело идеальное, Пчёлка.
Да уж, я заметила, какое впечатление произвело моё тело на его тело. В штанах это заметно, только от этого мне не легче. Наоборот, ищу пути отступления, но их нет.
Бандит некоторое время рассматривает меня, а затем начинает двигаться в мою сторону с предупреждением:
– Не шевелись.
Закрываю глаза вновь.
Почему я не двигаюсь? Могу же! Могу нервно вырываться, забиться в угол и закатить истерику, только кому это надо?
Я избавилась уже ночью от лишних слёз.
Я просто стою и… блин опять стою.
В висках больно стучит, сердце, наверное, давно превратилось в птицу, а рёбра в запертую железную клетку. По всему телу бегает боязливая толпа мурашек, а я продолжаю стоять с закрытыми глазами.
Неужели я готова смириться с неизбежным?
Нет! Но я поступлю так, как подсказывают инстинкты.
В этот момент чувствую на шее горячее дыхание, внушительный нос бандита дотрагивается до кожи и ведёт к ключице.
– Пункт первый трудового договора нарушен, Пчёлка.
Вспоминаю, что не так.
Вспомнила и ощутила снова тёплый воздух у себя на коже и спокойно ответила, зная, чего мне это стоило:
– Моё утро по трудовому договору начинается в пять утра. Ещё нет пяти, поэтому…
– Поэтому, – Даниил берёт мои руки и поднимает вверх, – в первый день я сам подготовлю тебя. Но сначала, – он стягивает полотенце с меня, оставляя в трусах, – должен признать, что мне понравилось как ты мыла своё тело, потом как-нибудь повторим. А сейчас… на колени.
Я открыла глаза и бросила с вызовом:
– Нет.
Девчонки, не паникуйте раньше времени. ))
Глава 14.
Моё «нет», не приняли ни под каким углом.
– Мне повторить? – задаёт бандит свой вопрос.
Его тёмные глаза устремлены на меня, зрачки гипнотизируют и приказывают. А я сейчас не волнуюсь, что практически голая, что всё это видит Алмазов. Не это важно.
– Нет, – я задираю подбородок, сжимаю руки.
Тогда он улыбаются устрашающей улыбкой, большие ладони опускаются на мои плечи, а после Даниил ровно произносит: