Чтобы дать понятие о переполнении русских тюрем, лучше всего будет привести несколько выдержек из рассказа г-жи К. (урожденной Кутузовой), которой пришлось на себе испытать прелести русского тюремного режима и которая рассказала о них в русском журнале «Общее Дело», издававшемся в Женеве. Вина г-жи К. заключалась в том, что она открыла школу для крестьянских детей, не испросив предварительно разрешение Министра Народного Просвещение. В виду того, что преступление её не было уголовного характера и, кроме того, она была замужем за иностранцем, генерал Гурко ограничился высылкой её заграницу. Ниже я привожу её описание путешествия от Петербурга до прусской границы; комментарии к её словам излишни и я могу лишь подтвердить, в свою очередь, что описание это, включая мельчайшие детали, вполне согласно с истиной.
«Я была», – говорит г-жа К. – выслана в Вильно совместно с 50 другими арестантами, мужчинами и женщинами. С железнодорожной станции нас препроводили в тюрьму и держали в продолжении двух часов, поздней ночью, на тюремном дворе под проливным дождем. Наконец, нас загнали в темный корридор и пересчитали. Два солдата схватили меня и начали обращаться со мной самым бесстыдным образом; я, впрочем, была не единственной в этом отношении, так как кругом, в темноте, слышались крики женщин. После многих проклятий и безобразной ругани был зажжен огонь и я очутилась в довольно обширной камере, в которой нельзя было сделать шагу, чтобы не наткнуться на женщин, спавших на полу. Двое женщин, занимавших одну кровать, сжалились надо мной и пригласили прилечь к ним… Проснувшись следующим утром, я все еще не могла опомниться от сцен, пережитых накануне; но арестантки, – убийцы и воровки – выказали такую доброту ко мне, что я понемногу оправилась. На следующий вечер нас выгнали на поверку из тюрьмы и заставили строиться к отправке под проливным дождем. Я не знаю, как мне удалось избежать кулаков тюремных надзирателей, так как арестанты плохо понимали, в каком порядке они должны выстроиться и эти эволюции проделывались под градом кулаков и ругательств; на тех, которые заявляли, что их не смеют бить, надевались наручни, и их в таком виде посылали на станцию, – вопреки закону, согласно которому арестанты посылаются в закрытых тюремных фурах без оков.
«По прибытии в Ковно, мы провели целый день в хождении из одного полицейского участка в другой. Вечером нас отвели в женскую тюрьму, где смотрительница ругалась с старшим надзирателем, угрожая выбить ему зубы. Арестантки уверяли меня, что она нередко приводит в исполнение подобного рода угрозы… Здесь мне пришлось провести целую неделю среди воровок, убийц, и женщин, арестованных „по ошибке“. Несчастие объединяет людей, поэтому каждая из нас старалась облегчить жизнь другим; все они были очень добры ко мне и всячески старались утешить меня. Накануне я ничего не ела, так как арестанты в день их прибытия в тюрьму не получают пайка; я упала в обморок от истощение и арестантки накормили меня, выказав вообще необыкновенную доброту ко мне. Тюремная надзирательница своеобразно выполняла свои обязанности: она ругалась так бесстыдно, употребляя такие выражение, какие редкий мужчина решится произнести даже в пьяном виде… После недельного пребывание в Ковно, я была выслана пешим этапом в следующий город. После трех дней пути мы пришли в Мариамполь; ноги мои были изранены и чулки пропитались кровью. Солдаты советовали попросить, чтобы мне дали подводу, но я предпочла физическую боль выслушиванию ругани и грязных намеков со стороны конвойного начальства. Несмотря на мое нежелание, солдаты повели меня к конвойному офицеру, который заявил, что если я могла идти в течении 3-х дней, то смогу идти и еще один день. На следующий день мы прибыли в Волковыск, откуда нас должны были выслать на прусскую границу. Я и еще пять арестанток были временно помещены в пересыльную тюрьму. Женское отделение было полуразрушено и нас посадили в мужское… Я не знала, что мне делать, так как негде было даже присесть, разве что на поразительно грязном полу; но на нем не было даже соломы и вонь, поднявшаяся с пола, немедленно вызвала у меня рвоту… Отхожее место было нечто вроде обширного пруда, через который была перекинута полусломанная лестница; она сломалась окончательно под тяжестью одного из арестантов, попавшего таким образом в смрадную грязь. Увидав это отхожее место, я поняла причину омерзительной вони в пересыльной тюрьме: пруд подходил под здание и пол его был пропитан и насыщен экскрементами.