Ссылка, в общем, осталась такой же, какой я знал ее в 1862 г., за исключением, пожалуй, одного важного нововведение в методе транспортировки арестантов. Оказалось, что вместо того, чтобы посылать «пешим этапом», казне обойдется дешевле – перевозить ежегодно около 20,000 человек (почти две трети из них ссылаемых без суда) от Перми до Тюмени, т.е. от Камы до бассейна Оби, на лошадях, а оттуда на баржах, буксируемых пароходами. Одно время добывание серебра в Нерчинских рудниках было почти прекращено, вследствие чего прекратилась и ссылка каторжных в эти чрезвычайно нездоровые рудники, пользующиеся (напр. Акатуй) наихудшей репутацией. Но, по слухам, собираются опять начать их разработку, а пока что, – создали новый ад, хуже Акатуя: каторжан теперь ссылают на верную смерть на Сахалин.
В заключение, я должен упомянуть о новых этапах, построенных на протяжении 3000 верст, между Томском и Стретенском (на реке Шилке); передвижение арестантских партий по этому пути до сих пор производится пешком[2]. Старые этапы обратились в руины; оказалось невозможным подновить эти кучи гнилых бревен и пришлось строить новые здание. Они обширнее старых, но и арестантские партии, в свою очередь, стали более многолюдными и вследствие этого на новых этапах господствует та же скученность и та же грязь, как и в старые времена.
На какие дальнейшие «улучшение» можно указать за эти двадцать пять лет? Я почти забыл упомянуть о петербургском «Доме предварительного заключение», которым обыкновенно хвалятся пред иностранцами. В нем имеется 317 одиночек и несколько камер больших размеров, так что, в общем, в нем может быть помещено 600 мужчин и 100 женщин, содержимых в тюрьме в ожидании суда. Вот, кажется, и все «улучшение». При въезде в любой русский город вы увидите грязный, старый, мрачный «острог»; ничто не изменилось в быте этих острогов за последние 25 лет. Кое-где построены новые тюрьмы, кое-где поправлены старые; но тюремная система и обращение с арестантами остались те же: в новых зданиех прочно засел дух старого режима, и ждать действительного обновление в тюремном мире можно будет лишь тогда, когда обновится весь строй русской жизни. В настоящее же время всякого рода «реформы» нередко ведут к ухудшению положение.
Каковы ни были недостатки тюрем в прежнее время, все же в 1862 г. над всей страной пронеслось дуновение широкого гуманизма, проникавшее самыми разнообразными путями даже в недра русских тюрем. А теперь… «держите их в ежевых рукавицах», – эхом проносится по русским тюрьмам.
Общественное мнение наиболее просвещенных людей Европы давно пришло к тому заключению, что наши карательные учреждение далеки от совершенства и, в сущности, являются живыми противоречиями современным теориям о разумном способе обращение с заключенными. Нельзя больше ссылаться на старый принцип lex talionis – права общественной мести преступнику. Мы понимаем теперь, что и преступники и герои – в равной степени являются продуктами самого общества; мы, в общем, признаем, по крайней мере в теории, что, лишая преступника свободы, мы взамен должны озаботиться об его исправлении. Таков – идеал, но действительность является горькой насмешкой над этим идеалом. Убийцу мы, без дальнейших размышлений, отдаем в руки палача; человек, попавший в тюрьму, вместо нравственного исправление – выносит из неё усиленную ненависть к обществу. Унизительные формы подневольного тюремного труда – внушают ему отвращение к работе вообще. Испытав всякого рода унижение со стороны более счастливых членов общества, умеющих грешить не преступая законов, или людей, которых условия жизни оградили от искушений, ведущих к преступлению, – преступник научается глубоко ненавидеть этих благополучных людей, унижавших его, и проявляет свою ненависть в форме новых и новых преступлений.
Если карательные учреждение Западной Европы оказались не в силах – хотя бы до известной степени – приблизиться к тем идеалам, осуществление которых являлось единственным оправданием их существование, – что же остается сказать о карательных учреждениех России? Невероятная продолжительность подследственного, предварительного заключение; отвратительная обстановка тюрем; скучивание сотен арестантов в крохотных, грязных камерах; вопиющая безнравственность тюремных надзирателей, практически всемогущих, вся деятельность которых сводится к застращиванию, угнетению и выжиманию из арестантов тех несчастных грошей, которые им уделяет казна; вынужденная отсутствием работы лень; совершенное невнимание к нравственным нуждам арестантов; циническое презрение к человеческому достоинству и развращение арестантов, – таковы характерные черты тюремной жизни в России. Причина этих явлений лежит, конечно, не в том, чтобы принципы русских карательных учреждений были менее возвышенны, чем те же начала в Западной Европе. Наоборот, я склонен думать, что дух этих учреждений в России гуманнее. Несомненно, что для арестанта менее унизительно заниматься полезным трудом в Сибири, чем проводить жизнь, щипая смоленый канат, или лазя как белка, по вертящемуся колесу[3]; а если уже выбирать из двух зол, то русская система, не допускающая смертной казни, предпочтительнее западноевропейской. К несчастью, в бюрократической России самые гуманные принципы делаются неузнаваемыми, когда их начинают применять к делу. Поэтому, рассматривая русскую тюрьму и ссылку такими, какими они стали, вопреки духу закона, мы должны признать, вместе со всеми исследованиеми, действительно изучавшими русские тюрьмы, что они являются оскорблением человечества.