Учительница с чрезмерной строгостью обратилась к остальным, как бы стремясь загладить впечатление от своего очередного мелкого поражения.
Поскрипывали перья, занудно жужжал голос учительницы. В окне колыхались зеленые ветви. Совсем немного дней остается до каникул. В это лето она должна одолеть Монтеня, она так решила! Она вспомнила, как вошла в гостиную, прижимая к груди два толстых тома, купленных у букиниста. И тотчас они все встрепенулись и принялись унижать и изводить ее на все лады.
— Боже, девочка моя! — воскликнула мать. — И ты все это собираешься читать?
— Девочкам вредно много читать! — протянул дед.
— Да разве она сможет это одолеть! Это же философия! — насмешничал Мишель. — Она просто будет смотреть на эти фолианты и повторять: «Ах, Монтень!»
Бешеная злоба захлестнула ее сознание. Книги уже лежали на столе, отец только начал перелистывать страницы…
Марин метнулась к брату и ногтями вцепилась в его щеки. Мишель вскрикнул. Отец бросился разнимать их, но без трости не удержался на ногах и упал. Мать схватила Марин за руки, трясла ее и кричала:
— Сумасшедшая! Сумасшедшая!
Марин вырвалась и убежала в свою комнату.
Мишель вернулся из ванной с мокрым лицом, на щеках алели царапины.
Анна уже остыла. Она считала, что виноват Мишель. Свою иронию он мог бы приберечь для сверстников, а не тратить на хрупкую чувствительную девочку. Но Анна ему не мать, она не имеет права. Но Поль, неужели Поль ничего не скажет сыну?
Мишель с мрачным лицом подошел к двери, за которой скрылась его младшая сестра. Испуганная Анна шагнула следом, но старый отец удержал ее.
Юноша осторожно постучал в дверь костяшками согнутых пальцев. За дверью молчала девочка. Мишель опустил руку и громко произнес:
— Марин, прости меня, я был неправ!
Анна улыбнулась и вздохнула.
Мишель открыл дверь и вошел. Марин сидела на постели, опустив голову. Юноша осторожно погладил ее по темным, небрежно причесанным волосам. Девочка уткнулась лицом ему в грудь и заплакала…
Вечером она слышала из своей комнаты, как отец, мать и дед говорили о ней.
— Это беспрерывное чтение. Эти философские книги. Это ненормально!
— Она отказывается от новых платьев!
— Девочке нужны подруги! Она всегда одна!
— Все это — переходный возраст! Не надо ей ничего навязывать!
Фу! Какое болото банальностей!
Все это так ярко вспомнилось девочке. И тут же она поймала себя на желании съесть порцию мороженого. Она любила сладкое. Но когда ее одолевали подобные желания, ей всегда делалось смешно. Монтень и мороженое! Она улыбнулась.
Через несколько дней она уже будет в деревне. Не будет больше этих несносных девчонок с их вечной болтовней о платьях, о мальчишках. И какие у них глупые круглые глаза, когда они зачитывают до дыр какой-нибудь глупый роман, где героиня беременеет. Как все это пошло и противно! Никогда она не будет жить такой жизнью!
Марин стояла на ступеньках школьного здания и щурилась от солнца. Мишель обещал зайти за ней. Сегодня концерт, отец будет играть соло.
— Марин!
Отец прихрамывая, опираясь на трость, поднимался к ней.
Неожиданное несчастье, случившееся с Полем, странным образом сплотило семью. Выздоровев, он продолжал работу в оркестре и даже давал сольные концерты. Казалось, он привык к своей хромоте. Когда маленькой Марин исполнился год, исполнилось желание Анны — они взяли в свою семью Мишеля. Отец Анны, совсем состарившийся, тоже теперь жил с ними. А когда они на лето переезжали в деревню, туда приезжала Катрин. Она привозила с собой краски, этюдник, много рисовала. Видимо, от этого пошло пристрастие к живописи и у Мишеля. Нынешней осенью этот длинноногий, чуть сутуловатый и мрачнолицый девятнадцатилетний юноша намеревался стать учеником одного из художников, известных своими оригинальными композициями.
Поезд стрелой летел вдоль зеленых лугов. Марин не отходила от окна. Настроение у нее было ровное, даже веселое.
— Зачем ты это позволила? — Поль отставил трость.
Он сидел рядом с женой за маленьким столиком, накрытым к ужину. С этой открытой веранды их загородного дома открывался чудесный вид — широкая лужайка, вдали опушка дубовой рощицы. Но сегодня Поль предпочел бы парижскую веранду, маленький огороженный сад. Ему почему-то было не по себе.
— Не могла же я запретить ей! — сказала Анна.
— Ты могла намекнуть. Ты могла наконец сказать, что здесь наша дочь. Девочке тринадцать лет!