- Я бы никогда не стал так жечь утюгом, – качая головой, сказал он, глядя на одну из рубашек Джулиана. – Посмотрите, что стало с воротничком.
Джулиан не обратил на это внимания. Брокер посмотрел, как господин ходит по комнате туда и обратно, и спросил:
- Вас что-то беспокоит, сэр?
- Сэр Роберт сказал, что расследование перемещается в Лондон. Стало быть, в дело почти наверняка вступят ищейки с Боу-стрит.
- Думаю, под конец они точно появятся, – кивнул Брокер, – но если они вцепятся в меня, я скажу, что вы ничего не знали, когда брали к себе. Наплету им, что убедил вас, будто я человек честный.
- И выставишь меня дураком, – со смешком ответил Джулиан.
- Вы должны позволить мне прикрыть вас, сэр – зачем идти ко дну обоим?
Позвонили к ужину. Джулиан, несмотря на протесты Брокера, принялся переодеваться.
- Ты же знаешь, – заметил он, хмурясь, – твоё имя наверняка всплывало в газетах, когда там писали о дознании. Если лондонские полицейские их читали, они могут «вцепиться», как ты говоришь, в тебя ещё до того, как вообще начнут расследование.
- Необязательно, сэр. Они знают меня как Брокера, меня так называли, когда я карманничал. Они могут вовсе не знать имени «Стоукс».
- Слава Богу, что на дознании тебя всегда величали «Стоуксом», – Джулиан состроил печальное лицо. – Теперь мне нельзя будет называть тебя этим прозвищем. Они так тебе подходило.
- Мне оно всегда нравилось больше чем фамилии, сэр. Имени нужно что-то говорить о том, кто его носит, вот что я скажу.
- А за меня говорил костюм, о котором ты так печёшься – леди Тарлтон сравнила меня со зловещим чёрным вороном. Что же, могло быть и хуже. Представь, если бы я совал нос в их дела, нося красное, как малиновка с Боу-стрит, или имя вроде «Сайлас Ворп»[46].
Брокер моргнул.
- Откуда вы знаете мистера Ворпа, сэр?
- А ты его знаешь?
- Да, это же Опарыш, сэр.
- Прошу прощения?
- Так мы его называли с моими приятелями. Если бы вы видели его, то поняли бы, почему Опарыш. Он толстый, весь белый и мягкий, да ещё и лысый как бильярдный шар.
- Откуда ты его знаешь?
- Ну, между мной и вами, сэр, он был нашим мешком. Как это будет… скупщиком.
- Скупщиком краденого?
- Да, сэр. Он обычно сидел в ломбарде и там торговал честно. Иначе тот малый, что владеет ломбардом, вышвырнул бы его вон, а лавка Опарышу была нужна, чтобы выглядеть богато. Вообще-то у него ещё была своя хибарка, где он скупал у нас товар, но порой мы тащили добычу ему прямо в ломбард – разные мелкие вещи, вроде промокашек или луковиц, которые надо быстро с рук сбыть. Он их брал и никогда не задавал вопросов. И никогда не давал честную цену, но что тут поделаешь? Поймай нас с таким уловом, тут же посадили бы на пансион[47].
- Ты знал, что владелец этого ломбарда – Крэддок?
- Нет, сэр, – Брокер был здорово удивлён.
- Он думает, что Ворп – совершенный глупец, но честный.
- Ну так он дважды неправ, сэр. Мистер Ворп не глуп и не честен. Он всё замечает, мистер Ворп. И память у него удивительная – поглядит на луковицу или шандал или ещё какой наш улов и сразу вспомнит, откуда он у него, будто это было вчера.
- В самом деле? Брокер, я думаю, самое время поведать тебе, что я узнал, пока ты был… на пансионе. Но это – строго между нами, – он рассказал, как Крэддок заполучил письма Джеффри и как шантажировал Фонтклеров.
- Чего я не понимаю, – закончил он, – так это, почему мистер Ворп, что, по твоим словам, помнит всё и вся, ничего не мог сказать о том, кто заложил ему эту шкатулку.
- Наверное, он был уверен, что она краденая, сэр, и не хотел сдавать вора. Он же с нас кормился, сэр. Никто ему ничего не будет носить, если узнают, что он растрепал имена своих ребят.
- Ты осознаёшь, что говоря о ворах, всегда называешь их «мы»? Ты всё ещё считаешь себя одним из них, верно?
- Непросто с этим расстаться, сэр. Я хочу сказать – когда ты в семье, то ты будто в другом мире – там, где все члены семьи – твои друзья, а все остальные – враги. Но я не скучаю по этому, сэр, и не хочу к этому возвращаться. Да чтоб мне ослепнуть, если хочу!
- Я верю тебе.
- И ещё, сэр, я думаю, что мистер Крэддок мог бы заставить мистера Ворпа расколоться, если бы надавил. Но мистер Ворп всегда строит из себя дурака, – Брокер многозначительно качнул головой. – Скорее всего, мистер Крэддок поверил, что у того и правда глухо с тем, чтобы вспомнить про шкатулку.
- Брокер, – задумчиво протянул Джулиан. – а Ворп знает, что ты бросил воровство?
- Не знаю, как бы он мог об этом узнать, сэр. Он, конечно, меня не видел почти два года, но может быть думает, что я угодил в казённый дом или записался в мореходы – то есть, думает, что выслали за море, я имею в виду.
46
Тут Кестрель ссылается на разговор из восемнадцатой главы, где леди Тарлтон в оригинале сравнивает его с пустельгой (обыгрывая говорящую фамилию), а в переводе – с вороном (ссылаясь на чёрный костюм). В этой же главе, разумеется, упоминания костюма в оригинале нет, там Кестрель говорит просто: «According to Lady Tarleton, my name suits me famously— a small and rather noisy bird of prey. Well, I could be worse off. Imagine going through life with a name like Silas Vorpe» («Если верить леди Тарлтон, моё имя отлично мне подходит – маленькая и шумная хищная птица. Что ж, могло быть и хуже. Представь, какого жить с именем вроде «Сайлас Ворп»).
47
Речь, конечно, о тюрьме. Брокер называет её «boarding school», то бишь «школа-интернат» или «пансионат» – видимо, в том смысле, что в тюрьме у тебя есть кормёжка и крыша над головой.