- Юстиниан не желает меня слушать, - начала императрица. - Я с таким же успехом могла бы говорить с каменной стеной. - Она заворчала. - Я бы предпочла говорить с каменной стеной. По крайней мере, каменная стена не стала бы гладить меня по голове и заверять, что примет мои слова во внимание.
Она вздохнула.
- Он слушает только Иоанна из Каппадокии и Нарсеса. Они оба - нет необходимости говорить - поддерживают его в его заблуждениях. И уверяют, что его жена расстраивается, когда поводов для расстройства нет.
На мгновение Феодора отвернулась. Ее лицо стало маской. Она прилагала усилия, чтобы не расплакаться.
- Настоящий вред приносят слова Нарсеса, - прошептала она. - На самом деле Юстиниан никогда не страдал иллюзиями относительно Иоанна из Каппадокии. Он терпит Иоанна, потому что тот такой умелый сборщик налогов, но он ему не доверяет. Никогда не доверял.
- Слишком умелый, - проворчал Ситтас. - Его налоговая политика разорит всех в Риме, за исключением императорской казны.
- Я согласна с тобой, Ситтас, - вздохнула императрица. - На самом деле и Юстиниан так думает. Иронично, не правда ли? В Риме никогда не было императора, который тратил бы столько времени и энергии, проверяя, чтобы налоги справедливо распределялись среди населения, а затем рушил все свои усилия, налагая такое высокое бремя налогообложения, что уже не важно, в равной степени они распределяются или нет.
Феодора махнула рукой.
- Но давайте не будем в это углубляться. Нет смысла. Налоговая политика моего мужа исходит из того же, что и религиозная политика. Обе плохи - и он знает это - но обе требуются для претворения в жизнь навязчивой идеи заново включить варварский. Запад в Римскую империю. Это все, что он видит. Даже Персия едва маячит на горизонте. А малва полностью не имеют значения.
Заговорил Антоний Александрийский:
- Значит, нет надежды, что Юстиниан положит конец преследованиям монофизитов?
Феодора покачала головой:
- Нет. Учтите: он их не поощряет и не подстрекает к ним. Но уверенно смотрит в другую сторону и отказывается отвечать на какие-либо жалобы, отправляемые просителями из провинций. Все, что для него значит, - это одобрение ортодоксов. Их благословение предстоящего вторжения в Западное Средиземноморье.
Антонина заговорила, резко:
- Как я предполагаю, если он слушает Иоанна и Нарсеса - в особенности Иоанна из Каппадокии, - это означает, что Велисарий все еще находится под подозрением императора.
Феодора улыбнулась ледяной улыбкой.
- О, совсем нет, Антонина. Как раз наоборот. Иоанн и Нарсес щедро хвалили твоего мужа. Просто доходили до массовых восторгов. Словно они знают...
Она замолчала и сурово посмотрела на Антонину. Ситтас шлепнул мясистой ладонью по столу. Этот звук заставил всех дернуться.
- Ха! Да! - заорал он. - Он обвел ублюдков вокруг пальца! - Ситтас схватил кубок и наполнил его до краев. - За это надо выпить!
- Ты о чем кричишь, Ситтас? - спросила императрица. Полководец улыбнулся ей, глядя на нее поверх обода кубка с вином. На мгновение лицо исчезло, когда он наклонил кубок и одним глотком вылил в себя половину. Затем одобрительно вытер губы.
- Если они так целенаправленно хвалят Велисария при дворе, Ваше Величество, - вы ведь знаете, как его ненавидит Иоанн из Каппадокии, - это может только означать, что у них есть о нем информация, которая не поступила к нам. А это...
Исчез остаток вина.
- ...может быть только доклад из Индии: Велисарий планирует предать Рим.
Он улыбнулся всем в комнате. Протянул руку к амфоре с вином.
- За это нужно...
- Ситтас! - взорвалась императрица.
Полководец выглядел так, словно ему больно.
- Всего один маленький кубок, Ваше Величество. Нет никакого вреда...
- Почему это нужно отмечать?
- О! - Ситтас возобновил наливание вина. - Это очевидно, Ваше Величество. Если они услышали новость из Индии - а я не могу предложить другого объяснения, - это говорит нам две вещи. Во-первых, Велисарий жив. Во-вторых, он, как и обычно, тщательно выполнил свою работу и перехитрил врага.
Он снова поприветствовал всех поднятым кубком.
- А как ты можешь быть уверен, что в докладе из Индии нет правды? - не успокаивалась императрица.
К тому времени, как Ситтас опустил кубок на стол, веселье уступило место спокойствию и безмятежности.
- Беспокойтесь о чем-нибудь другом, Ваше Величество, - сказал он. Беспокойтесь, что солнце начнет вставать на западе. Беспокойтесь, что рыбы начнут петь, а у птиц вырастет чешуя. - Он презрительно фыркнул. - Если вы все-таки настаиваете, чтобы расстраиваться из-за фантазии, беспокойтесь, что я начну пить воду и рано по утрам делать гимнастику. Но не волнуйтесь, что Велисарий совершит предательство.
Антонина перебила его. Говорила очень холодным тоном:
- Если ты будешь продолжать эту тему, Феодора, то я с тобой порву навсегда.
В комнате воцарилась тишина. Все замерли на своих местах. Несмотря на тесные отношения Феодоры со всеми в этой небольшой группе, было немыслимо угрожать императрице. Этой императрице определенно.
Но именно Феодора, а не Антонина, первой отвела взгляд, когда они гневно смотрели друг на друга.
Императрица сделала глубокий вдох.
- Я... я... - она замолчала.
Антонина покачала головой.
- Не беспокойся, Феодора. Я на самом деле не рассчитываю, что ты извинишься. - Она посмотрела на Ситтаса. - Не более, чем я рассчитываю, что он начнет делать гимнастику.
- Боже упаси, - полководец содрогнулся и протянул руку к кубку. - Мне от одной мысли хочется выпить.
Наблюдая за тем, как Ситтас осушает кубок, Феодора внезапно улыбнулась. Подняла свой и протянула.
- Налей и мне, Ситтас. Наверное, я присоединюсь к тебе.
Когда кубок был наполнен, она подняла его.
- За Велисария, - сказала. - И больше всего - за доверие.
Два часа спустя Феодора закончила ознакомление небольшой группы своих приверженцев со всей информацией, которую собрала Ирина на протяжении последних месяцев в Константинополе. После этого императрица объявила, что собирается идти спать.
- Завтра утром я должна быть в пике своей формы, - объяснила она - Я не хочу, чтобы ваш новый полк крестьян... Как вы их называете?