Мишь уставилась на его необычно широкое запястье; несмотря на употребление мыла, руки Пирка стали уже руками рабочего человека; и на рубашке под пиджаком — масляное пятно, видимо, он надевает ее под рабочую куртку, когда водит поезда. Отчего это с Пирком так быстро устанавливается совершенно непринужденный контакт, какой-то более сердечный тон, чем даже с Марианом, которого я ведь люблю?
Пирк поднялся. Мишь постучалась к Шарлотте — сообщить, что гость уходит. В дверь с криком выпорхнул попугайчик, прямиком к открытому окну — и был таков.
— О господи… — Мишь так и оцепенела, кровь отлила у нее от лица; глухая тишина, воцарившаяся после исчезновения Лоттыньки, была как катастрофа.
Пирк, истый человек действия, без колебаний вскочил на подоконник, вторым прыжком перенесся на два с половиной метра вниз, на газон. Мишь опрометью выбежала в сад. Не сразу обнаружили они зеленую птицу на зеленой верхушке ели. Лоттынька сидела там, тяжело дыша — по-видимому, в легком шоке от собственного внезапного поступка и от непривычного окружения. Казалось, попугайчик не знает, как ему распорядиться обретенной свободой.
В окне показалась пани Шарлотта.
— Что случилось? — спросила она, предчувствуя беду. — Где Лоттынька
Пирк молча показал на верхушку десятиметровой ели. Пани Крчмова с недоумением обвела взглядом дерево — и вдруг вскрикнула, поднеся руку ко рту; ее портрет в рамке окна мгновенно исчез, раздался глухой звук падения.
— Этого нам только не хватало. — Мишь в отчаянии схватилась за голову и бросилась в дом; через минуту она уже выглянула в окно, крикнула Пирку: — Все как в дешевой кинокомедии!
Вдвоем они уложили бесчувственную женщину на диван.
— Ты без пяти минут доктор, вот и приводи ее в сознание. А я пошел ловить попугая.
У Миши тряслись руки: первое врачебное вмешательство! Дать ей понюхать нашатырю, как делывали в старину лекаря? Но что будет, когда старуха очнется?
За окном протопали две пары ног.
— Давайте я полезу! — раздался детский голос. — Только подсадите меня!
Мишь, не одолев любопытства, выглянула в окно: два школьника, запрокинув головы, смотрели вверх в крайнем возбуждении, а Лоттынька сидела неподвижно, похожая на зеленую шишку.
Нижние ветки ели были метрах в трех от земли. Пирк, окинув оценивающим взглядом тщедушную фигурку десятилетнего мальчугана, решительно отказал, ему. Подошел еще прохожий:
— Тут бы из шланга, под напором… Птичка намокнет, отяжелеет и свалится, как спелая груша.
— И разобьется, — волнуясь, возразил мальчик. — Нет, я полезу…
— Никуда ты не полезешь. Набери-ка лучше камушков!
Мальчишки радостно побежали за камнями. Пожалуй, лучше повременить с воскрешением пани Шарлотты! Впрочем, нет, нельзя: ты будущий врач, исполняй же свой этический долг!
Вопреки ожиданиям привести Шарлотту в чувство оказалось очень легко. Но, может быть, она забудет о случившемся, теоретически это бывает… Однако слабая надежда быстро угасла.
— Что с Лоттынькой? — были первые слова очнувшейся пациентки. — Подведите меня к окну!
Тем временем мальчики вернулись с портфелем, набитым камнями. Пирк размахнулся, швырнул…
— Негодяй! Изверг! — у Шарлотты сорвался голос. — Звоните в полицию, Эмма, немедленно! Это не человек, это убийца!
— Успокойтесь, милостивая пани, я целюсь в соседние ветки. Еще в начальной школе я швырялся камнями в классе метче всех. Хочу его только попугать, чтоб негодник сдался. Попасть в вашу Лоттыньку я могу разве что случайно…
Верхние ветки качались, словно под ветром, вместе с камнями тихо падала хвоя; попугайчик действительно забеспокоился, слетел пониже. На тротуаре уже собралась кучка любопытных, Мишь в окне силой удерживала пани Крчмову, Пирк, не обращая внимания на ее вопли, сосредоточенно обстреливал ветки вокруг птицы. Наконец Лоттынька с криком снялась с места и, описав спираль, бесхитростно опустилась на голову своего опасного спасителя,
Лишь после того, как за попугаем закрыли дверцу его золоченой клетки, у пани Крчмовой начался приступ истерии. Точно по учебнику неврологии, подумала Мишь. По ее просьбе Пирк позвонил в амбулаторию доктора Штурсы, но вернулся от телефона с известием, что доктор на вызовах.
— Да ей скорее бы надо смирительную рубашку, — вполголоса добавил он после того, как им удалось влить больной успокаивающие капли из домашней аптечки. — А мне, к сожалению, на работу пора. Можно еще разок звякнуть? Ну ладно, пока, — да держись! Ты уже заработала пару ступенек в рай!
Он плотно прикрыл за собой обе двери, и все же Мишь расслышала, как он, понизив голос, говорит в трубку: