— А также показали всю вашу политическую наивность и неосведомленность, всю оторванность от жизни! Когда я дочитал эту библейскую аллегорию, я был уверен, что это откровенная провокация. Но теперь, увидев вас и учитывая, что вы сами принесли мне ваш рассказ на отзыв, я убедился: вы просто политически безграмотны! И таких людей мы выпускаем в жизнь, да еще с философского факультета! Вот что я вам скажу: не в моих силах помешать тому, чтобы это дело поступило в партийный комитет. А там ваш рассказ оценят не иначе, как попытку подорвать веру в наш строй, попытку классового реванша за все то, что несколько лет назад постигло вас и вашу семью. Поймите, коллега, мне очень не хотелось бы видеть, как вас вторично выпроваживают из университета…
У Камилла потемнело в глазах. И это менее чем за год до окончания…
— Что вы этим хотите сказать, товарищ профессор? — На последних слогах голос его сорвался.
— Что вам лучше всего уйти самому. Тогда все произойдет тихо, спокойно, без лишнего шума. И на вашей репутации не появится лишнего пятна, что в противном случае неизбежно. И у вас не будет никаких препятствий в подыскании себе соответствующего занятия: вы просто прервали учебу из необходимости зарабатывать на жизнь.
На умывальнике в углу кабинета стоял стакан.
— Позвольте мне… можно мне воды? — иссушенным голосом выдавил из себя Камилл.
— Конечно. И подумайте над тем, что я вам сказал. А рукопись свою заберите. — И профессор протянул ему черную папку.
После заседания слушатели разбрелись. Одни двинулись прямиком в ресторан, обслуживающий конгресс, другие предпочли перед ужином прогуляться по набережной Женевского озера. В вестибюле дворца бывшей Лиги Наций, где происходил Международный конгресс гематологов, Мариан увидел академика Хароуса с дочерью; они, как ему показалось, поджидали его.
— Вы хорошо говорили, коллега, — Хароус пожал руку Мариану. — Мерварт может быть доволен, я бы сказал — вы достойно заменили его. Да вы и сами можете судить об этом по вниманию публики: я не заметил, чтобы кто-нибудь читал газеты или правил текст собственного завтрашнего выступления, а какая-нибудь ученая дама вязала кофточку во время вашего выступления…
— Что, кстати, вовсе не отвлекало бы ее… впрочем, вы, мужчины, этого не понимаете. Поздравляю. — Люция Хароусова одарила Мариана сияющей улыбкой, он поцеловал ей руку.
— Если можно говорить об успехе, то я обязан им двум обстоятельствам: внезапной болезни моего шефа, а главное тому, что коллега Люция честно «болела» за меня.
— Слышишь, папа? Всего год, как закончила институт, а уже я — коллега выдающегося ученого! Да я лопну от гордости! — Люция выгнула грудь.
— Не согласитесь ли на этот вечер стать рыцарем моей дерзкой дочери? Меня пригласили профессор Виланд и его французский друг. Небольшая мужская компания — девчонку тащить с собой неудобно. Но если у вас другие планы, попросту отправьте ее спать.
— Могу я надеяться, что вы поужинаете со мной? — обратился к Люции Мариан, когда академик укатил в автомобиле, дожидавшемся его у подъезда.
— В данной ситуации вам не остается ничего иного. Но тогда вы лишитесь бесплатного ужина: я ведь всего лишь приложение к отцу, и талонов на питание мне не полагается, так что вход в ресторан конгресса для меня закрыт.
— Не волнуйтесь, я и не стал бы приглашать вас туда. Раз уж мне посчастливилось провести вечер вдвоем с вами, постараемся поужинать в менее казенной обстановке.
Они двинулись по набережной озера. На палубе пароходика, переправляющего пассажиров на противоположный берег, как раз зажглись огоньки. Неподалеку от них какой-то папаша с двумя сыновьями кормил лебедей. Птицы подплывали все ближе и наконец взяли из рук кусочек белого хлеба, папаша чертыхнулся: забыл, что клюв у лебедя как напильник. Над озером еще парили чайки, их крики походили то ли на детский плач, то ли на хохот индюка, как выразилась Люция. Мариан предложил ей руку; она без смущения продела свою под его локоть.
Он бегло познакомился с ней еще в пражском аэропорту, в самолете его место было двумя рядами дальше, и он лишь изредка видел ее прямой профиль с характерным очертанием скул, когда она поворачивалась к отцу. Люция могла бы быть младшей сестрой актрисы Кэтрин Хепберн— правда, не такая красивая, но достаточно привлекательная.