— Видишь ли, у меня есть место для Руженки. В районной библиотеке на Мозольках. — Крчма поймал себя на том, что ему не удалось подавить глупую самодовольную улыбку дарителя. — Это ей всего минут десять на трамвае. А в перспективе возможность перейти в Центральную библиотеку.
Пирк смутился.
— Но у нее уже есть место…
— Где?
— В методическом кабинете Центральной библиотеки! Там одного человека… один человек должен был недавно уволиться. Как теперь говорят, по кадровым мотивам…
Крчма машинально поднял валявшиеся на пульте пассатижи и положил их обратно. На пальце у него остался темный отпечаток. Никогда не следует заранее радоваться!
— Что ж, поздравляю ее! Я рад…
Мои дети перестают во мне нуждаться. И с годами все чаще будут устраивать свою жизнь без меня. Могу ли я этому удивляться? Тем более что они и не знают о моем «отцовстве»… У него замерзли руки, он погрел их над железной печуркой; в холодном помещении изо рта шел пар.
За давно не мытым окном вдоль фасада депо медленно расхаживал милиционер, притопывая на каждом шагу.
— Хотите чаю? — Пирк поставил чайник на печурку. Но на лице его был написан другой вопрос: что тебя ко мне привело? Не успел Крчма ответить, как в комнату вихрем ворвался парень в комбинезоне и промасленной шапчонке, ухарски надвинутой на брови, которую он тотчас снял от смущения — быть может, приняв Крчму за какое-нибудь новое начальство.
— Завтра вместо тебя качу в Пльзень на «Клотильде», — сказал он Пирку.
— Что за вздор? Кто тебе это сказал?
— Грейса.
— Но я ничего не знаю!
— Теперь знаешь. Но вот загвоздка — после смены за мной зайдет Божка…
— Какая Божка, наверное, Анка?
— Говорю Божка, значит, Божка. С Анкой я уже… — он жестом показал, что поставил крест. — Так скажи ей: буду только в девять вечера.
— Глупости, как я могу кому-то что-то передавать, раз сам буду в рейсе? Да и по чему я ее узнаю?
— Да по тому, что она спросит меня, — парень постучал себя по запачканному лбу. — И еще по тому, что красотка! — Покосившись на Крчму, он руками, перемазанными машинным маслом, обрисовал Пирку ее буйные прелести. — Только ты смотри не… а то я… — Он попрыгал на носках, изобразив несколько боксерских приемов.
Пирк все еще хранил недоверчивое выражение.
— Если ты действительно едешь вместо меня — посмотри, что-то там с подшипником шатуна справа, в прошлый раз сильно нагревался. Смазывай их как следует.
— Само собой, что я, маленький? — осклабился молодой машинист уже в дверях. — Привет!
Крчма задумчиво разглядывал Пирка: с ранних школьных лет его широкое, с упрямым подбородком, лицо выражало убежденность этого парня в своих способностях, какую-то оптимистическую и притом вовсе не заносчивую уверенность в себе.
А как он вздохнул тогда, на свадьбе Камилла: «Да, без консерваторского образования так и останешься любителем-недоучкой». А это страшно жалко! Он еще не в том возрасте, чтобы отказываться от обучения игре на скрипке под профессиональным художественным руководством; хороших машинистов может быть тысячи, но ярко одаренных скрипачей насчитаешь едва ли десятки.
За застекленной дверью кто-то топал, стряхивая с сапог по-мартовски грязный снег. Вошел пожилой человек в толстом свитере; из-под синей форменной фуражки выглядывали уже порядком поседевшие волосы. Немного недоверчиво он посмотрел на мужчину в шляпе и зимнем пальто, который явно был здесь не к месту; кивнул Пирку — пройдем, мол, в соседнюю комнату, — но двери туда не закрыл. Крчма заметил успокаивающий жест Павла: все в порядке, этот гость — наш человек.
— Завтра ты на триста двадцать восьмом не едешь, — сказал пришедший.
— Почему?
— Вместо тебя поедет Франта Кацел.
— Ничего не понимаю. Что я сделал?
— Ты будешь нужен на активе, тебе надо выступить. Шлезингер ставит нам палки в колеса, но заменить его пока некем.
— Но почему именно я, ведь завтра мой рейс? С «Клотильдой» теперь нужно бережно обращаться…
— А Франта Кацел не какой-нибудь дуролом. Что касается начальника — пока что он наш шеф; но нам против его адвокатских штучек нужен голос того, кто машины своими руками водит. Франта не объяснит ему все так хорошо, как ты с твоими двумя аттестатами.
— И вдобавок я — последний, кому об этом следует сказать…
— Ты о чем?
— А о том, что я узнал это только от Франты Кацела!
Пронзительный свист паровика заглушил голоса в соседнем помещении — видимо, кто-то болтался на рельсах перед маневровым паровозом.