Обед мы старались растянуть на подольше и старательно давили и размазывали содержимое по тарелкам, потому что идти на отработку к Трулю Шлисовичу не было никакущего желания. Его кабинет находился где-то в глубинах школьного подвала, страшные истории про который старшекурсники рассказывают одними из первых. Да и персона самого Труля Шлисовича внушала все возможные опасения. Он был стар, плешив, обладал длинными седыми патлами и имел лишь половину зубов, вторая, видимо, предпочла выпасть, лишь бы не жевать то, что он ест (об этом была отдельная страшная история). Ходил в каких-то лохмотьях и обносках невнятной серо-бурой гаммы. Один глаз его был вечно прищурен и леденил кровь встречных учеников, которые искренне верили, что так смотрят только когда подозревают в чем-то нехорошем. Но самое главное и ужасающее было то, что у страшного завхоза было три руки. Все три руки нормально функционировали и были даже немного мускулисты. Он работал здесь так давно, что никто уже и не помнил, откуда у него появилась вторая правая рука. Количество версий на эту тему давно перевалило за сотню, но наиболее любимой у всех была та, что он оторвал ее у кого-то из учеников и пришил себе, чтобы удобнее было пороть розгами (да-да, раньше, говорят, и такое практиковалось).
Мы с Тамаркой в нерешительности замерли на улице перед массивной железной дверью, за которой скрывался подвал.
— А говорят, что где-то далеко в подвале неучтенное кладбище есть, — глухо произнесла Томка, пялясь на дверь. — Там в двух комнатах пол — земляной. В первой закапывают тех учеников, кого можно опознать, а во-второй — монстротень всякую и руки-ноги людские по-отдельности.
— А откуда трупы-то? — браво хмыкнула я.
— Ты не знаешь? — прохныкала позеленевшая от своих же рассказов Томка. — Там в старом корпусе заколоченном, который позади зимнего спортзала, лаборатория, где всяких чудищ стряпают, как куличики. Ну, они, бывает, и вырываются и жрут кого на месте изловят. А так как дела это запретные МагГистратом, то они и прячут улики.
— Кто — они-то? — полепетала я, стремительно зеленея вслед за Тамаркой. Заколоченный корпус давно пользовался дурной славой у учеников и входил в лидеры по количеству страшных историй с его участием. Выглядел он так: серая грубая кладка, между блоков вместо цемента застыло выдавленным что-то темно-зеленое, заложенные камнями оконные проемы смотрят на мир, будто бельма. Корпус был необитаем и казался вообще выпавшим из другой, какой-то чересчур суровой реальности. Летом здание окружали заросли высокой, нехоженой травы, зимой — огромные сугробы. И даже тропинка, проложенная многими поколениями студентов прямо по газонам в обход специально оборудованных прогулочных дорожек, широким крюком отшатывалась от него, будто от прокаженного. То, что некоторые преподаватели частенько присматривают для себя персональных ассистентов среди обще-серой школьной массы — тоже ни для кого не секрет. Учатся такие ученики по определенной схеме, хотя и остаются приписанными к прежним группам и факультетам и посещают почти все занятия, а все свободное время проводят, перенимая ученый опыт и ассистируя у мастеров. Магия — наука пока не отшлифованная, и нет-нет, да и сверкнет новой гранью, вот маги и стараются — изобретают на благо народа. Иногда такие преемники могут не появляться в родных пенатах по нескольким месяцам, а на старших курсах, если верить сплетням, не являются на выпуск. Говорят, что они отправляются по заданиям наставников — редкую травку достать, или книжку какую, или опытный образец свозить коллеге мастера в другой город продемонстрировать. Но... не знаю, не знаю...
— Они, — глубокомысленно лязгнула зубами подруга, явно имея в виду какую-то могучую силу, и скорбно посмотрела на дверь. Ладно, трупы трупами, а отработка — не волк, в лес не убежит. А жаль.
В Школе вообще много тайн — вот и пойди, обыватель-младшекурсник, разберись, — где там правда, а где то, что нагородили неокрепшие юношеские умы твоих предшественников и собратьев по обучению. Пора школе выпустить в мир книгу «Правда о ГМ Школе. Предания, легенды и просто страшные домыслы». И автограф директора на развороте, на затравку.
Я, выдохнув, потянула за толстое кольцо, дверь медленно открылась. За ней скрывались выщербленные ступени, ведущие в узкий каменный коридор с еле чадящим вдалеке факелом. Внутри завывал воздух, гоняемый по туннелям, а на нас пахнуло затхлым запахом подвала, к которому, как мне показалось, доподлинно примешивался трупный душок. Мы с Тамаркой практически вросли друг в друга боками и, меленько переступая, двинулись вперед, сопя от страха. Дверь за нашими спинами выбрала подходящий момент и со зловещим скрипом закрылась. Мы сглотнули. Пошли несмело по темному коридору, в котором изредка появлялись темные провалы, ведущие то ли в комнаты, то ли в ответвления коридора. Я со страшным усилием вгляделась в один такой проем, и мне с готовностью примерещился скелет, прикованный кандалами к стене. Я с круглыми глазами повернула голову строго вперед и больше никуда не заглядывала.
Вдалеке раздался какой-то короткий ор, до нас с подружкой допрыгало лишь усиленное до баса эхо:
— И!...И!...И!...
Я бы предположила, что там, вдали, кто-то чихнул, но в таком месте как-то не выходило думать по-простому. Все казалось, что на каждом шагу здесь уловки неведомого врага, который только и ждет, чтобы жертва расслабилась и умерила внимание. Лучше готовиться к худшему. Тем более с Тамаркиной историей на аперитив. Мы дружно присели от страха и на дрожащих ногах еще медленнее пошли вперед, потому что я пыталась вперед себя толкать Тамарку, а она — меня. В каком-то из провалов я краем глаза заметила два зеленоватых круглых отблеска, больше похожих на чьи-то органы зрения и, не в силах уже сдержаться, тихонечко, уходя в ультразвук, завыла:
— Аы-ы-ы...
Сзади зашуршало, мы с Тамаркой застыли, чувствуя, как шевелятся синие волосы на затылке, и окостенело развернулись. Из прохода вышло нечто косматое, больше напоминающее заросшего старичка высотой локтя в два.
— Труль Шлисович? — неуверенно предположила Тамарка сиплым с боязни голосом.
— Что, ослепла, сердешная? — хмуро поинтересовался у нее дед и прошлепал волосатыми ступнями в противоположный проход, таща за собой холщовый мешок, который и издавал зловещий шорох: — Ходють тут всякие, ходють, а у меня потом вещи пропадають. И чего ходють? — разговаривал сам с собой незнакомец и пожимал плечами, — Нешто жить надоело?
Мы с Тамаркой постояли, и я сдавленным шепотом предположила:
— Может, это его сын?
После таких его слов я просто не знаю, каким чудовищным усилием мы заставили себя идти дальше. Лично я утешалась тем, что если что, наша смерть будет на совести директора. И воображение рисовало его, безутешно рыдающего у гроба и сморкающегося в платочек, и меня, лежащую с назидательно поднятым вверх пальцем и с лентой на груди, на которой написано «То-то же!».
Наконец мы дошли до чадящего факела. Напротив него был проем, ведущий в заставленное стеллажами помещение. На стеллажах были какие-то бумаги, коробки и куча всякого разного хлама. Мы с Томой неуверенно зашли внутрь.
— Труль Шлисович! — негромко позвала я.
Никто не откликнулся, мы пошли меж стоящими плотными рядами стеллажами, надеясь найти хоть кого-нибудь. Внезапно сзади раздался голос:
— Чего надо?
Мы с Томкой от неожиданности подпрыгнули на добрый аршин. За спиной стоял ископаемый, простите, искомый Труль Шлисович.
— У...у...ученицы мы, — заикаясь, выдавила Тамарка, пытаясь укрыться за мной.
— На отработку пришли, — добавила я, стоя столбом.
— Ага-а, — проскрипел завхоз, смерил нас долгим жутким взглядом прищуренного глаза, будто примеривался, с какой части тела нас лучше съесть, потом развернулся и пошел, скрипнув у самого выхода: — Ну пошли, ученицы.