— Варька! Оно! — радостно ткнула пальцем Томка.
— Быстрее! — я тоже увидела красный ориентир.
Мы, пригнувшись и воровато озираясь, побежали к мусору. Как назло, нужный нам хлам появился у задней стенки приемной помойной площадки. Мы, зажимая носы и то и дело оскальзываясь и проваливаясь, полезли вглубь по холмам овощных очисток, тошнотворно пахнущих рыбьих внутренностей, каких-то костей, обломков, обрывков, ошметков, бумаг и всего прочего, что обычно обитает на свалках. Зимний холодок, конечно, сколько-то спасал наши носы, но куча все равно ощутимо пованивала, видать, не все в ней успело подмерзнуть, кое-что было откровенно склизким и причмокивало при перетаскивании ног. Что здесь творилось летом — и думать не хотелось.
— Есть! — Тамарка добралась первой и, кротом зарывшись в кучу, вылезла наружу с тремя платьями, предусмотрительно компактно сложенными и завернутыми в большую тряпку.
— Да, но какой ценой, — пробормотала я, сщелкивая с ее плеча рыжую кудряшку луковой шелухи. Мы, оскальзываясь и держась друг за друга, поспешили покинуть неприятное место. И надо же было такому случиться, что когда мы с визгом в реке мусора катились с последнего холма, из-за угла с лопатами, метлами и тележкой в сторону инвентарного сарая вывернуло пятеро наших одноклассников, которых, судя по всему, задержали на отработке в конюшне. Усталость на их лицах тут же сменилась диким удивлением и каким-то мстительным восторгом.
— Хвос, с самого утра день не задался! — проскулила я, отряхиваясь и поднимаясь на ноги.
— Та-а-ак! — обрадовано поприветствовали они нас. — Развлекаетесь, да?
Мы, хмуро переглянувшись, молчали, как партизаны на допросе.
— Что, так сильно голодаете? — самодовольно поинтересовалась Мариска, краешком метлы счищая какой-то очисток с моего рукава.
— Ох, что мы про вас порасскажем-то! — мечтательно проговорил Куня.
Я, подозрительно оглядевшись по сторонам, заговорщицки подозвала Мариску пальчиком. Пахло от моей одежды тошнотворно (впрочем, судя по ошметкам навоза, в их тележке тоже не изумруды навалами возили), но любопытство пересилило. Мариска наклонилась ко мне. Я отгородилась для вящей конспирации ладонью, и краешком губ доверительно поведала ей на ухо:
— Мы зарываем здесь трупы наших врагов, — и, отодвинувшись назад, кивнула, наиграно-медленно подмигнув.
Схватила Тамарку за рукав, и мы спешно направились по дорожке к главному корпусу. Остальные роем напали на Мариску, жаждая разузнать, что же я ей такое рассказала.
Весь остаток вечера мы стирали и мылись. Мерзкий запах въелся в ноздри и преследовал везде. Поначалу я целый час стирала одно и то же платье, подозрительно к нему принюхиваясь, потом для разнообразия понюхала сторонние вещи. Они знакомы с помойкой не были, но все равно ей пахли. Разобравшись в причинах парадокса, вскоре со стиркой мы покончили.
— Надо придумать что-то еще. Я больше на помойку не полезу, — сказала Тамарка, когда мы румяные после бани вернулись в свою комнату и повалились на кровати. Свои постиранные вещи мы оставили в общей сушилке, а тибренные платья развесили в комнате на створках шкафа.
— Да, — согласилась я. Когда Труль Шлисович мимоходом показал нам на следующую комнату, в которой предстояла уборка, мы, уже начав немного ориентироваться в переходах, когда хлам в комнате с платьями стал подходить к концу, кряхтя, переволочили сундук в новое помещение. Но ведь и в нем беспорядок был не вечен. Что еще-то придумать? Я сломала себе все мозги и, отчаявшись, готова была даже внаглую, придя на отработку в рабочем наряде, уйти с нее в шикарных пышных платьях, напяленных одно на другое и в случае расспросов возмущенным голосом заявить, что так оно и было; или сунуться грабить подвал ночью, что было страшно, учитывая, что жил, а, следовательно, и ночевал Труль Шлисович тоже где-то в подвале. И наткнуться на него там ночью отчего-то не хотелось, и даже отговорок на такой случай придумать не выходило, тем более, я подозревала, что в этом случае кроме крика ужаса из горла все равно ничего не вырвется.
Лыжи все так же стояли в углу. Выходить с ними в коридор я патологически не хотела, предполагая, что по закону подлости на моем коротком пути мне встретится полшколы, вышедшей из своих комнат по самым разным делам. И вот когда они меня с этими деревяшками увидят, то просто массово посыплются на пол от смеха и будут во все горло звать другую половину школы и кричать, что сейчас все-таки состоится заезд на бис. Сходить к Лоргу и сказать, чтобы парни сами забрали их, конкретно сейчас у меня не было сил.
Так и не поужинав, и совсем не вдумчиво почитав заданные параграфы в учебниках, мы заснули.
Сходив с утра на занятия, днем мы (верхняя одежда не успела высохнуть) напялили по две кофты под легкие весенние курточки и бегом отправились в подвал. То есть, мы, конечно, могли ее и магическим образом высушить, но также, будучи недоученными бытовыми магами, мы понимали, что могли и высушить, а могли и вовсе без нее остаться (спалить, если кратче), поэтому предпочитали не рисковать, оправдывая тем самым еще и лень, без которой, как известно, в той или иной степени не обходится ни одно попустительство...
Утром ничего особо интересного не происходило. В коридоре между уроками мы с Томкой встретили Лорга и парней, выглядели они здоровыми, счастливыми и шествовали в окружении каких-то девиц. При посторонних высказывать Сапню и Лоргу гадости мне не хотелось, про лыжи тем более упоминать я не стала. Поэтому мы просто, вежливо улыбаясь, раскланялись и отправились своими дорогами. Но позже до нас дошли слухи, что пара вывесок, написанных Сапнем в ту злополучную ночь, уже поздним утром неизвестно как оказалась на комнатах учителей, и одна на директорской двери. Причем, почерк писавшего как две капли воды был похож на ложное донесение про карантин, обнаруженное тем же днем при входе в столовую. Сейчас педагоги, пусть и не сильно рьяно, но разыскивали виновников, и я мстительно надеялась, что может быть они выйдут на след Сапня. В крайнем случае, что помешает им получить некое анонимное письмо?
Наши недруги-одноклассники, конечно, не стали умалчивать, о том, как застали нас вчера за непотребным. Но, в общем-то, большой шумихи не вышло. После всего произошедшего загубить репутацию нам было невероятно сложно, если там вообще было что губить, поэтому их сплетни просто добавили еще больше эксцентричности и загадочности нашему с Томкой и без того странному образу.
И вот сейчас мы колупались в подвале.
— А у меня идея! — пропыхтела я, делая выпад на Тамарку.
— Ка... кая? — вопросила Томка, увильнув в сторону и попытавшись достать меня сбоку.
— Может нам их подо что-нибудь замаскировать? — я успела парировать, подставив ребро тупого клинка под удар. Комнату заполняло звяканье и металлический скрежет. Мы уже минут пять сражались на найденном в подвале оружии. — Ну, помнишь, как тогда с платьями?
— А... подо что... мы... их... замаскируем? — атаковала меня Томка серией быстрых выпадов.
— Это я еще не придумала, — призналась я, подставляя меч то слева, то справа. — Ха! Так то! — я перешла в контрнаступление и смогла выбить Тамаркино оружие. Томка остановилась, расстроено посмотрела куда-то в сторону и у нее огнем возмездия загорелись глаза. Я, скосив взгляд, проследила за ее взором. Тамара радостно подскочила к куче и вытянула огромную деревянную дубину, устрашающе оклепанную железом и усаженную гнутыми шипами. Дубина была раза в два длиннее того мечика, что я выбила из ее рук, и, в целом, ненамного меньше самой Тамарки.
— Тома-а-а!.. Ты мне подруга или поганка в супе? Так что... ты, типа того... — торопливо проговорила я, медленно пятясь назад. — А ну-ка, не балуй.
— Не буду, — расплылась в улыбке Тамарка, — только реванш возьму.
Я выпустила из рук свое бесполезное малогабаритное оружие и, то и дело запинаясь о разбросанное по полу барахло, и вследствие этого перемежая панические подвывания гневными ругательствами, понеслась по рядам. Тамарка, сумасшедше хохоча, бежала за мной, но отставала ввиду тяжести своего орудия-для-умерщвления-путем-раздавливания-и-вминания. Все это продолжалось до тех пор, пока я не наткнулась на сверстный Томкиной дубине огромный двуручный меч. Меч, по моему разумению, просто обязан был принадлежать Трулю Шлисовичу, потому как для того, чтобы оторвать его от пола, требовалось отнюдь не две, а три руки, а чтобы им еще и худо-бедно биться и вовсе четыре. Из-за непосильной тяжести и длины поднять я его толком так и не смогла, но Тамарка все равно впечатлилась, тем более что свою дубину тоже иначе как волоком не передвигала, и, присев передохнуть на остов какой-то сломанной кровати, мы заключили перемирие.