Мы летим навстречу ветру и волнам, как если бы нас нес храпящий конь самого морского владыки[70], от шхеры к шхере; раздается сигнальный выстрел, и из одиноко стоящего деревянного дома выходит лоцман. Перед нами то открытое море, то мы снова плывем между черными каменными островами; они лежат в воде, словно исполинские чудища, один напоминает своею формой выпуклый черепаший панцирь, у другого — шероховато-серая слоновья спина. Дряхлые беловато-серые скалы возвещают, что над ними бушевали тысячелетние непогоды. Мы приближаемся к скалистым островам покрупнее и к серым, крошащимся, древним скалам материка, где угнетенный ельник растет в непрестанном борении с ветром; шхера то являет собою узкий канал, то широкое озеро, усеянное мелкими островками, все они каменные, зачастую это всего лишь жалкая глыба, за которую уцепилась сиротливая сосенка; над выставленными морскими вехами с криками кружатся чайки. Вот завиделся одинокий крестьянский двор, сверкая красною краской на фоне темной земли; несколько коров лежат греются на солнце на плоской скале возле маленького, приветливого пастбища, которое будто нарочно здесь устроено или же вырезано из какого-нибудь луга в Сконе. Как, должно быть, одиноко жить на этом маленьком острове. Спроси мальчика, который приглядывает за скотиной, он тебе расскажет.
— Тут живо и весело! — говорит он. — День так долог и светел, ранним утром в море на камне сидит лает тюлень, а пароходы с канала обязательно пройдут мимо! я их всех до одного знаю! Ну а вечером, когда солнце заходит, до того занятно разглядывать облака над землей: из серебра и золота, красные, синие, встают горы с замками, проплывают драконы с золотым гребнем, или старый великан с бородою до пояса, все из облаков, и вечно меняются. По осени начинаются бури, и частенько на тебя нападает страх, когда отец выходит в море на помощь кораблям, которые терпят бедствие, но при этом ты как будто делаешься новым человеком. Зимою тут стоит крепкий лед, можно ездить с острова на остров и на материк; а если к нам наведается медведь или волк, то шкуру его мы пустим на шубу! В горнице тепло, а еще там читают и рассказывают про старину!
Старина, какой же длинный свиток воспоминаний развертываешь ты в этих шхерах! Старина, где все принадлежало отважному. Эти воды, эти скалистые острова и берега видели героев, более гораздых на подвиг, чем на доброе дело, они заносили для смертельного удара секиру, что звалась Свистящею Великаншей. Сюда приходили на своих кораблях викинги; вон на том мысу чинили они береговой разбой, забивали и угоняли пасущийся скот; дряхлые скалы, умей вы говорить, вы поведали бы о поединках и о богатырских обычаях. Вы видели, как герой рубил мечом и метал копье, левая рука его управлялась с этим не хуже правой. Меч так и мелькал в воздухе, казалось, их целых три. Вы видели, как в боевом снаряжении он прыгал вперед и назад, на высоту, превышающую его рост, а когда он бросался в море, то плавал как кит. Вы видели, как сражались двое: один метнул свое копье, другой перехватил его на лету и послал обратно, и оно, пройдя через щит и тело, вонзилось в землю. Вы видели богатырей с острым мечом и свирепым сердцем! Меч целил в колено, но противник подскочил вверх, и меч просвистел у него под пятками. Могучие предания старины! Дряхлые скалы, о, если бы вы могли об этом поведать!
Эти глубокие воды несли викингские корабли, а когда сильнейший в битве подымал железный якорь и закидывал его на вражеское судно, пробивая обшивку, они стремили в пробоину свои темные, тяжелые волны, и судно тонуло. Буйный берсерк[71], что встречал удары врага с обнаженной грудью, ярясь, как бешеная собака, рыча, как медведь, раздирая свой шит, ринулся здесь в море и достал со дна камень, который никому было не поднять. История населяет для нас и воды, и скалистые острова, грядущий же поэт вызовет эти образы и прочно соединит с этим северным архипелагом, высечет из старинных саг правдивые лики, отвагу, жестокость. а также величие и пороки той пори в самых ярких их проявлениях.
И тогда перед нами вон на том острове, где в молодом сосняке шумит ветер, вновь вырастет дом из бревен, крытый корьем; из дымового отверстия вьется дым, от огня, разведенного в горнице на широком камне, рядом стоит чан с медом, на скамье перед спальною нишею лежат подушки, бревенчатая стена увешана звериными шкурами, поверх коих красуются щиты, шлемы и кольчуги. На столбах, стоящих перед почетным сиденьем, вырезаны изображенья богов, здесь восседает знатный викинг, младший сын высокородного отца, славный своим именем, а еще больше — деяниями; ближе всех к нему сидят скальды и побратимы. Они обороняли берега своих земляков и богобоязненных женщин, они привозили из Англии пшеницу и мед, они ходили в Белое море за соболем и прочей пушниною; об их приключениях говорится в песни. Мы видим едущего верхом старика, в богатой одежде, в перчатках, прошитых золотом и шапке из Гардарики[72]; мы видим юношей в золотных налобных повязках. мы видим их на тинге[73], видим в бою и в игре: она заключается в том, чтобы срезать друг другу брови, не покрапав кожу и не моргнув, не то тебя прогонят со двора и оставят без жалованья. В бревенчатом доме за кроснами сидит женщина, а поздними лунными вечерами являются призраки павших и рассаживаются вкруг очага, отряхая свое насквозь промокшее платье; раб же этим вечером спит на кухонной лавке и снится ему, будто он макает свой хлеб в жирную сажу и облизывает пальцы.
Грядущий певец, ты высечешь из преданий лики минувшего, ясные и правдивые, ты населишь эти острова и дашь нам пролететь — на крыльях духа — мимо событий прошлого точно так же, как по милости пара мы проносимся сейчас мимо неменяющегося пейзажа: разыгравшееся море, скалы и шхеры, материк и лесистые острова.
Мы уже оставили позади Бровикен[74], где стояло несметное множество кораблей из северных государств, когда туда прибыл король Упсалы Сигурд Кольцо[75] — по требованию Харальда Боезуба[76], который, состарясь и поседев, страшился умереть на соломе и хотел пасть в бою; и земля гудела под конскими копытами, как Марафонская равнина[77] во время битвы. Короля данов окружала стена щитов и девы-воительницы; стоя в своей повозке, слепой старец выпрямился во весь рост, серебристые волосы его и борода развевались по ветру, он пустил лошадей и врубился во вражеские ряды. Сам Один был возничим Боезуба — и его убийцею; разожгли костер, возложили на него короля, и Сигурд призвал воинов бросать в огонь золото и оружие, их наидрагоценнейшее имущество; и скальды слагали об этом песни, а девы-воительницы ударяли о блестящие щиты копьями, и государь Упсалы Сигурд Кольцо стал королем над Свитьот[78] и Данией, так гласит сага, которую сложили на этих берегах и разнесли по свету.
70
…
75
76
77