— Корабль? — спросил Петр.
— Простите, не угадали. Акула!
— Неужели? — девушка от удивления подняла кверху брови.
— Что тут особенного? — усмехнулся Игнат. — Они часто идут за кораблем. Заигрывают, кажется им, что сейчас кто-нибудь вынырнет из торпедного аппарата. А бывает, что и на лодку нападают. Шли мы в океане. И вдруг сильный удар в борт — акула пошла на корабль в атаку. Сломала себе зубы…
— Еще бы эпизодик, а? — попросил Грачев, он делал вид, что с интересом слушает матроса.
— Пожалуйста. Я давно заметил, что вы человек сухопутный. (Лейтенант был одет в гражданское.)
— Угадали, — улыбнулся Петр. — Вот на рыбалку ходил…
— Оно и видно — рыбак. Зря вот только краб носите. Флот компрометируете. Краб — это, простите, символ морского братства. Я вот недавно огромного краба поймал.
— Да? — удивилась девушка. — Я их еще не видела, но, говорят, что у них ноги сильные.
— Простите, Машенька, — клешни. Ноженьки вот у вас… Гм, гм… Так вот схватил краб меня клешнями и не выпускает. Чуть руку не оторвал. Кстати, вы знаете, что такое Макрохепера Кемпфера? Краб-гигант, размах его ног — три метра. Живет на склонах океанских пучин.
— Боже, какое страшилище! — воскликнула девушка.
Пароход привалил к причалу. Пассажиры засуетились.
Моряк встал и, поправляя на голове девушки шапочку, сказал, что идет сейчас в школу перед пионерами выступать. Просят рассказать о море.
— А вам, — он глянул на Грачева, — желаю на удочку поймать краба. Клюет. — И моряк звонко засмеялся.
…Петр в каюте составлял план занятий, когда в дверь постучали.
— Товарищ лейтенант, сигнальщик матрос Игнат Клочко прибыл для дальнейшего прохождения службы!
Грачев обернулся. Это был тот самый моряк…
Петр открыл иллюминатор. В лицо пахнул свежий воздух. Лучики лунного света заскользили по каюте. Море под луной мягкое, нежное и какое-то таинственное. Оно словно дремлет, только слышно, как у борта плещет волна. Тихо плещет, как будто шепчет что-то свое, неведомое людям.
— Грачев, ты собрался? — послышался у двери голос штурмана. — Я взял билеты.
Петр снял с вешалки плащ-пальто.
В это время Клочко брился — первый раз в жизни! Симаков советовал ему не трогать пушок. Игнат даже огорчился — все бреются, разве он хуже? Клочко надел бушлат, посмотрел на себя в зеркало. А что, разве не похож он на морского волка? Это такие, как и он, водили свои бригантины сквозь штормы и рифы, и ничто их не страшило, для них был свят морской закон: пройти там, где пролетит только гордая чайка. Это о таких, как он, писал Грин. Правда, они были чуть старше Игната… Эх, увидел бы его сейчас председатель колхоза Павел Иванович Романов (у него Игнат два года работал), непременно сказал бы: «Ай да Игнат! Красавец моряк!» Сколько лет мечтал Клочко надеть бушлат, бескозырку, ремень с бляхой и синий, как море, гюйс, послужить на боевом корабле, увидеть моря и океаны. И вот он, Игнат Клочко, сын ветерана-кузнеца, стоит в кубрике и не узнает себя. Даже Зубравин, обычно скупой на похвалу, войдя в кубрик, не удержался от мягкой улыбки:
— Бушлат сидит на вас ладно. Как на заказ шито.
Игнат выпятил грудь и важно провел рукой по бушлату, точно смахивал с него пушинки.
— Матрос — рыцарь, ему все под силу. Верно, товарищ мичман?
— Факт.
— Мать просила карточку прислать, надо бы сфотографироваться.
— В тельняшке да бескозырке на сто верст видно. — Мичман присел на рундук, положил себе на колени небольшой сверток. — Носить морскую форму не всякому дозволено. Кстати, товарищ Клочко, историю ее знаете? Вот хотя бы тельник, откуда он такой появился? Не знаете? Напрасно. Каждая флотская вещь имеет свою историю — и тельник, и бушлат, и бескозырка, и форменный воротничок, и бляха. Ни с того ни с сего такую форму не ввели бы. Куда проще, скажем, напялил на себя вместо тельняшки теплую рубаху, и в ус не дуй. Так нет же — тельняшки носят.
Клочко спросил, почему тельник полосатый, как шкура тигра.
Зубравин разгладил волосы, потом неторопливо поведал о том, что слыхал из уст отца (мичман родился и вырос на Азове, в семье старого моряка-очаковца). Тельняшки с белыми и синими полосками появились в эпоху парусного флота. Матросы, работая на мачте в тельняшках, выделялись на фоне белых парусов. И боцман легко все замечал, поправлял ошибки, а кому и в зубы давал. Флот-то был царский. Да все, наверное, читали рассказы Новикова-Прибоя?
— А что означают три белые полоски на воротничке? — спросил Гончар.
Крылов торопливо ответил, что, мол, это в честь трех славных побед русского флота — Гангута, Чесмы и Синопа.
— Фантазер вы! — Зубравин усмехнулся. — Три победы? Разве у русского флота их было три? Пальцев не хватит все победы сосчитать. Суть в другом. Раньше во флоте матросы носили длинные волосы. Их смазывали густым квасом и пудрили мукой. А чтобы не запачкался мундир, надевали кожаные подплечники.
— По-научному все! — оживился старшина Некрасов.
— Позже эту форму отменили, — продолжал Зубравин, — а воротнички ввели матерчатые под цвет моря. На них стали наносить белые полоски, которые обозначали нумерацию дивизий. Гребцы первой дивизии носили одну полоску, гребцы второй — две, гребцы третьей — три. Так и остался воротничок на флоте. Вот и весь секрет. И бушлат имеет свою биографию…
Когда мичман окончил рассказ, Клочко пробасил:
— Морская форма, ух, как девчат за сердце берет!
— Да, девчат, — протянул Зубравин. — Вам-то форма по душе?
Клочко даже обиделся — зачем спрашивать? Тогда мичман взял сверток и извлек из него тельняшку. У нее были отрезаны рукава.
— А это как понимать?
Матрос покраснел.
Рассыльный давно искал Грачева, а тот на палубе стыдил молодого торпедиста:
— Корабль — это клочок земли, и надо быть садовником на этом клочке, а не мусорщиком!
— Нечаянно пролил масло…
Сам вижу, что не молоко. Прибрать!
— Товарищ лейтенант, к замполиту! — доложил матрос.
«Чего это?» — невольно подумал Петр.
Леденев пригласил его сесть, закурил, потом поинтересовался, почему он просился у Серебрякова на месяц раньше уехать в отпуск.
— Тогда просился, а сейчас нет, — сказал Грачев. — Дел по горло. И у жены в это время экзамены. Куда летом уедешь? Разве что к матери в село, на Кубань, но там и в сентябре неплохо.
Леденев слушал его, попыхивая трубкой (замполит один на соединении кораблей курил трубку, которую подарил ему друг до войне).
— Понимаешь, Петр Васильевич, дело тут одно… — Леденев пригладил на голове чуб, зачем-то с полочки переложил книги. — Крылов у меня был. Очень взволнованный. Любит он рыбачку, а к той муж вернулся… Вы хоть раз были у этой Тани?
Нет, он не был, но собирался на той неделе сходить.
— У меня к вам просьба, — Леденев тронул лейтенанта за плечо. — Сходите вечером к Тане. Только, пожалуйста, тактично с ней, сами понимаете. Надо решать с Крыловым, ведь там семья… — Он с минуту помолчал, потом продолжал: — Слышал от Коржова, что муж ее, Кирилл Рубцов, плавает на сейнере. Вроде помирились они.
— Возможно, — пожал плечами Петр.
…На крыльце Грачев передохнул, потом постучался в дверь. Никто ему не отзывался. Постучался сильнее. Кажется, в комнате раздался чей-то голос. Петр прислушался. Нет, тихо. Что делать?.. Видно, хозяйка куда-то ушла. Что ж, ему спешить некуда, можно и подождать. Погода прояснилась. С утра было дождливо, а сейчас небо очистилось от туч. Луна, полная и ясная, висела над сопками, заливая все бледно-розовым светом. Звезды ярко искрились.
Скрипнула дверь, и на пороге Петр увидел пожилую женщину в черном свитере.
— К нам будешь? — спросила старушка.
— Татьяну Васильевну Рубцову повидать надо.
— Она еще на работе, скоро уже будет.
Петр стоял на крыльце и не знал, что ему делать. Ему показалось, что хозяйка сердитая и вовсе не желает, чтобы он торчал здесь.