— Жена скоро приедет?
Грачеву стало не по себе. Не любил он, когда его спрашивали об этом, тем более вот так, на ходу. Но голос замполита звучал доверительно, и Петр сказал, что скоро у нее каникулы…
— К тому времени комнатушку вам дадим. Да, еще. Зубравина я отпустил домой, жену положил в больницу.
«Без меня, командира БЧ, отпустили?» — ревниво подумал Грачев. А вслух высказал свои опасения:
— Как быть, если в море пойдем?
— Обходитесь без него, тут и гадать нечего, — отрезал Леденев.
Петр посмотрел замполиту в лицо. У него под бровью шрам, щеки — бугристые, смуглые, как будто Леденев родился и вырос на юге, где щедро печет солнце. В серых глазах — грусть. Замполит чаще других бывал в кубрике, запросто беседовал с моряками, шутил, и все-таки в его глазах была грусть. Чем объяснить, Петр не знал, да и не думал об этом. Свои радости и печали целиком завладели им.
— Кстати, вы были у флаг-связиста? — спросил Леденев.
— Забраковал мой конспект занятий, пришлось составлять другой.
— Получилось?
— Помог Голубев, — сказал Петр.
Замполит чуть улыбнулся и перевел разговор на другое: все ли Грачеву ясно, может, помощь какая нужна? Нет, Петру все ясно. Привыкать только надо к морю. К кораблю.
— Ну, ну. Дерзайте, — проговорил Леденев.
Всю ночь эсминец утюжил море. Капитан 2 ранга Серебряков бессменно находился на мостике. И когда на линию дозора пришел другой корабль, он облегченно сказал штурману:
— Курс — в базу.
Уже светало. Небо у краев порозовело, на его фоне четко обозначились продрогшие за ночь сопки. «Бодрый» обогнул плоский мыс. Скоро покажется маяк Светлый, а там и база. Серебряков посмотрел на шкафут. На палубе показался Грачев. Лейтенант взбежал по трапу на мостик, протянул ему радиограмму:
— Срочная, товарищ командир. Из штаба флота.
Серебряков взял бланк, прочел. В сорока милях от линии дозора самолет обнаружив лодку «противника». Приказано атаковать ее. Самолет сообщит точные координаты. Капитан 2 ранга, свернув листок, устало зевнул. Опять в море… Он предупредил Грачева, чтобы тот держал надежную связь, а сам зашел в рубку штурмана и склонился над картой. Далековато. Приказал вахтенному офицеру — курс — 240. Полный ход.
— Чертовски кислая погода, — сказал старпом Скляров.
— Заштормило, — отозвался Серебряков.
Заваливаясь, эсминец повернул на новый курс.
Серебряков давно уже ждал доклада от радистов, а его все нет. Заволновался — где же самолет? Может, улетел на базу. Свою тревогу он высказал вслух.
— Товарищ командир, учеба ведь! — сказал Грачев, когда Серебряков вызвал его на мостик.
— Учеба? — Серебряков укоризненно покачал головой. — Эх, вы! Для меня учеба — это бой. Война. Вам не пришлось видеть, как торпеда идет на корабль. Пенистый след. Вспышка. Раскат грома. И… конец. Куда нам без опыта, без закалки? В первом же бою, случись война, пузыри пустим. Так что нам нельзя упрощать. Кстати, ваш отец это понимал…
Грачев покраснел.
Серо-зеленые, с кипящей пеной волны стали круче, злее. Они глухо ударяли в корабль, бросали его, как толстое бревно. У Петра начинала болеть голова. Так и укачаться можно. Он отошел к крылу мостика. Далеко впереди зарябило судно. Оно прыгало на воде, словно спотыкалось на ухабах. Петра и вправду затошнило.
— Грачев, — услышал он голос командира, — сходите в радиорубку, что там?
Крылов сидел за приемником. Он о чем-то думал, слегка нахмурив брови. Шершавые губы потрескались, словно сутки его лицо стегал холодный норд-ост. Грачев молча взял вахтенный журнал, чтобы просмотреть последние записи, и вдруг из него выпала фотокарточка. С нее грустно смотрела женщина. Широкое лицо, черные густые брови. Крылов смутился. Лейтенант с иронией в голосе спросил:
— Не она ли виновница вашего опоздания с берега? В журнал не прячьте… А самолет что, все молчит?
— Молчит, — Крылов настойчиво вращал ручку настройки.
На подходе в заданный район Грачев решил сам связаться с самолетом. В телефонах послышался ответный голос:
— «Витязь», я — «Сокол». Слышу вас хорошо.
Серебряков обрадованно взял микрофон, запросил летчика, где же лодка. Корабль готов вести поиск. В телефонах зашумело:
— «Витязь», я — «Сокол». Ухожу на аэродром. В радиограмме все указано.
Серебряков выключил радио, строго глянул на Грачева. Петру стало не по себе.
— Кто на вахте, Крылов?
Лейтенант не успел что-либо ответить, как напряженную тишину разорвал голос вахтенного сигнальщика:
— Торпеда, справа сорок пять!