Игорь сердито уставился на лейтенанта.
— Что вам нужно?
— Не объяснения в любви, разумеется, — жестко ответил Грачев.
На рассвете корабль миновал учебный полигон и взял курс к далекому мысу. Всю ночь Грачев не сомкнул глаз, и Серебряков разрешил ему отдыхать. Когда Петр уже сходил с мостика, командир спросил, что у него с Крыловым?
— Грубиян… — Петр хотел было рассказать о рыбачке, но раздумал. — Нервы мотает. Язык как бритва. Я бы списал его с корабля. Куда-нибудь подальше.
Серебряков слушал его и слабо улыбался. Он уже понял, что Грачев боится, как бы радист снова не подвел, и теперь старается от матроса избавиться. Но ведь это не метод воспитания, и уж чего там — зрелый командир, у которого для всякого «орешка» есть своеобразное оружие, так не поступит. Сам Серебряков никогда не списывал нарушителей с корабля, хотя и у него в подчинении были всякие матросы. А вот лейтенант по сути расписывается в своем бессилии.
— Так, так, — промолвил Серебряков. — Значит, гнать Крылова с корабля? Ну, а еще кого?
— Пока он у меня бельмо на глазу, — не поняв намека Серебрякова, ответил Грачев.
Капитан 2 ранга хмуро бросил:
— Нельзя людьми швыряться. Надо суметь заглянуть человеку в душу.
Петр вошел в кают-компанию. Едва вестовой подал ему дымящийся душистый чай, как надрывно зазвенели колокола громкого боя: боевая тревога! Боевая тревога!.. Грачев выскочил на мостик. Неподалеку от мыса сигнальщики обнаружили плавающую мину. Петр почесал, затылок.
— Гуляет, вредная. Корабль мог напороться.
— Ничего, полчаса — и мина взлетит на воздух. Наш Кесарев умеет это делать, — сказал начальник радиотехнической службы.
Серебряков тем временем решал, кого из офицеров послать старшим. На шкафуте у торпедных аппаратов стоял старший лейтенант Кесарев. Ночью ему не повезло: поскользнулся на трапе и ушибся. Серебряков позвал минера. Тот мигом поднялся на мостик.
— Болит?
— Так себе, чуть-чуть.
— Покажи-ка!
Кесарев снял рукавицу — пальцы вспухли.
— Худо дело. Вам бы на шлюпку. Ладно, ладно, герой-единоличник, — сказал он, заметив возражающий взгляд Кесарева. — У меня тут много героев. Вот, к примеру, Грачев. В училище слыл гонщиком. Вы и пойдете, лейтенант. Минер Савельев свое дело знает, гребцы — с гоночной. Один Крылов чего стоит.
Корабль, застопорив ход, слегка вздрагивал. Шлюпка отвалила от борта. Моряки молча наблюдали за ней. Ветер нагонял волны, и они сердито лезли друг на друга, колотили шлюпку, и это осложняло работу минеров. Но командир знал: Савельев не подведет. Помнит Серебряков, как однажды моряк спас корабль от такой же мины. Тогда весь день дозорили, а под вечер бросили якорь у мыса Квеньга. После ужина матросы курили на полубаке. Вдруг кто-то крикнул: «Мина! У борта мина! Полундра!» Она качалась на зыбких волнах, растопырив короткие зеленоватые рога. Ветер с моря упорно гнал ее на корабль. Вот она уже рядом. Еще минута — ударится о стальной борт и… Всех как ветром сдуло с полубака. А Савельев остался. Прямо в бушлате прыгнул в воду между миной и бортом. Уперся в нее руками и удерживал на безопасном расстоянии, пока не опустили шлюпку. Серебряков тогда совсем не по-уставному обнял матроса и трижды поцеловал.
Серо-зеленая, густо обросшая ракушками мина грозно переваливалась с волны на волну. Грачев подошел на шлюпке совсем близко. Старшина осторожно лег на транцевую доску и, вытянув руки вперед, коснулся холодного металла. Вздрогнул, словно дотронулся до чего-то острого. Удерживая мину, Савельев старался привязать к рожку подрывной патрон. Но мина прыгала на волне, как мяч, и жесткие ракушки до крови натирали пальцы. Из ранок сочилась кровь. В них попадала соленая вода, и боль становилась нестерпимой. Волны норовили толкнуть шлюпку, но Грачев удерживал ее на месте. Он видел перед собой капковый бушлат Савельева. Вот старшина ухватил мину, но она снова выскользнула из рук. Грачев чувствовал, как колотится сердце. А тут еще погода портилась. Волны били шлюпку все злее. Колючие брызги жгли лицо. Савельев промок. Глотая воду, он сердито отплевывался, но упорно пытался подвесить подрывной патрон. Мина, казалось, дразнила его. «Врешь, гадюка, я тебя сцапаю», — злился Савельев. Мина ударилась рожком о локоть старшины. Савельева прошиб пот. Но свинцовый рожок остался цел. «Ну и бестия. Такого со мной еще не было»…
Шлюпка отошла в сторону. Савельев присел на банку, вытирая платком мокрое лицо. Крылов, положив весло, коверкая украинский язык, спросил:
— А що, Тихон, бодается рогатая?
— Понимаешь, обросла водорослями, як линь скользка.