Тяжелые шаги Серебрякова стихли где-то на палубе.
Грачев свернул полотенце, недоумевая, кто положил его под голову. Он быстро дописал письмо и сошел на берег. У почты встретил Серебряковых.
— Наш на корабле? — спросила Надежда Федотовна.
— У себя. Собирался домой.
Надежда Федотовна засыпала Петра вопросами, как ему море, здорова ли жена и когда приедет. Он едва успевал отвечать ей. Ира держала мать под руку, слегка наклонив голову, и внимательно слушала.
— Учится моя, наверное, сдает экзамены, — вздохнул Петр.
— Музыка — штука сложная, — заметила жена Серебрякова. — Ира вот тоже вечерами сидит, некогда и в Дом офицеров сходить.
— Мама сказала правду, — и девушка огорченно добавила, что никак не разучит „Лунную сонату“ Бетховена. Не могу прочувствовать отдельные моменты, не пойму я эту вещь. Многих оттенков не улавливаю.
Петр рад был сообщить, что Ленка чудесно исполняет сонату. Раньше он и сам не верил в ее талант, а потом о ней заговорили в консерватории.
— У Лены, видно, больше опыта. Приедет — мне поможет. Не возражаете? — Ира лукаво улыбнулась.
— Нет, я не против. Буду рад.
Надежда Федотовна неожиданно спросила, почему Петр не пришел к ним в субботу, ведь обещал?
— Дежурил.
Ира лукаво перебила:
— Не заставляйте себя ждать, а то пожалуюсь папе, — шутливо добавила она.
Петр невольно загляделся на девушку. Но все-таки Лена красивее. Петр долго смотрел им вслед. Потом опустил письмо.
На корабль вернулся грустный. Достал из ящика фотокарточку жены. „Горе ты мое, Ленка. И счастье“.
В каюту без стука вошел флаг-связист. Грачев спрятал фотокарточку. Голубев уселся на край койки, попыхивая сигаретой. В уголках губ появилась усмешка.
— По жене скучаешь? — спросил он, играя перчатками.
Петр замялся.
— Есть малость.
— И с Ирой любезничаешь? — прищурился Голубев.
Грачев понял. Как-то Кесарев говорил ему, что Голубев не женат, в последнее время стал приглядываться к Ире. Петру захотелось уколоть флаг-связиста. С напускной серьезностью он сказал, что Ира нравится ему, вот и любезничает. Чудесная девушка.
— Весьма мило! — сжал перчатки Голубев. — Видел вас у почты. Опять в гости приглашали?
— Угадали, — вызывающе ответил Петр и поинтересовался: — А вам, простите, какое дело? Здесь уж я не обязан докладывать.
Голубев уронил сигарету. Потом поднял ее, смял:
— Я Ирку ненавижу. Вчера взял билеты на спектакль, звоню ей домой, а она ушла к подруге.
Он выкрикивал, что Ира сама увивалась за ним, часами просиживала на причале, все его ждала. А вот в последнее время ее будто подменили. Ведет себя как девчонка. Хуже того, Серебряков ей потакает, вмешивается в их отношения.
— Каверзная девка, дурак, что связался с ней…
Петр прервал его:
— Я вас не понимаю, скажите ей об этом. Ей, а не мне.
Голубев промолчал. Нагнувшись, он подобрал на ковре спичку, положил в пепельницу и уставился тяжелыми глазами на Грачева. Потом глухо выдавил:
— Она стала избегать встреч со мной. С тех пор, как ты приехал. А раньше сама зазывала…
„Врешь“, — усмехнулся про себя Грачев.
— Ира по натуре влюбчивая, а ты этим пользуешься, — откровенно добавил Голубев.
На виске у Грачева задергалась тонкая жилка.
— Это же подло! — возмутился Петр.
— Сам ты подло поступаешь! — лицо флаг-связиста покраснело, на лбу заблестели капельки пота.
И вдруг Петр почувствовал запах водки. Ну, конечно же, Голубев пьян.
— Успокойтесь. Зря шумите.
— Зря? — загремел Голубев. — Я все вижу! Меня не проведешь! В искусство Иру посвящаешь? Тоже мне Стасов нашелся!
Петр стал уверять флаг-связиста, что ходил он к Серебрякову, другу отца, а не к его дочери. Ира вовсе его не интересует, ведь он давно женат, разве Голубев не знает? Скоро вот Лена приедет. Тот выслушал его до конца, не обронив ни слова, натужно поднялся и в упор глянул на лейтенанта:
— Не пытайся с ней шашни заводить, понял? — И ушел, сильно хлопнув дверью.