Петр не смутился: он конечно же не против новшеств, если они на пользу дела.
— Вот именно — на пользу дела! — подхватил (Серебряков. — По-моему, вы, Кесарев, уж больно лихо разделались с Ушаковым.
Петр встал из-за стола, закурил. Он давно заметил у двери старшину Некрасова.
— Я к вам, товарищ лейтенант.
— Слушаю, — Грачев вышел из кают-компании, погасив папиросу: он не любил курить на палубе.
Некрасов доложил, что на корабль поступил семафор: завтра, в среду, учение сигнальщиков.
— Готовьтесь, — распорядился Грачев. — Подробности обговорим на мостике. Кстати, с Клочко разобрались?
— Разобрался. Напутал он в семафоре. Штурману явиться завтра на крейсер не к десяти, а к восьми часам.
— Так. Почему он напутал?
— Отвлекся… — замялся старшина. — Песню разучивал.
— На вахте? — удивился Грачев. — Выходит, самодеятельность ему мешает.
И Петр стал говорить старшине, что у сигнальщиков немало «хвостов», порой в море не все «засекают». Некрасов должен это учесть. У радистов вот лучше дела.
«Лучше? О радиограмме на бригаде еще не забыли», — подумал Некрасов, а вслух сказал:
— Хорошо, я учту. Но… Товарищ лейтенант, у меня просьба к вам. Личная…
Они вышли на палубу. Некрасов мял в руках шапку.
— Дуся почему-то не пишет. Девушка моя…
Грачев ожидал любого вопроса, только не этого.
В команде сигнальщиков не все ладно, скоро в море, надо о делах думать. «Мне тоже Лена редко пишет, но я никому не жалуюсь», — подумал Петр.
— Молчит Дуся. Парень там один, Никита Дубняк за ней… — продолжал Некрасов. Он выжидающе смотрел на лейтенанта.
— Молчит Дуся, и вы страдаете. А кто же будет страдать за службу?
Старшина насупился. Петр понял, что сказал лишнее.
— Вы только не сердитесь… У каждого из нас есть свои личные, сердечные дела, но служба… Тут не следует забываться.
Старшина густо покраснел:
— Ясно, товарищ лейтенант.
А Грачев с улыбкой продолжал:
— Помните Пушкина? «Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей». Кстати, давно, вы с Дусей дружите?
— Давно.
— Значит, верьте ей. Девушки умеют ждать. А ревность — чихайте на нее. Знаете, что сказал о ревности Белинский? Что это страсть, свойственная или людям эгоистичным, или не развитым нравственно. Если хотите — дословно: «Считать ревность необходимою принадлежностью любви — непростительное заблуждение».
Некрасов, обдумывая слова лейтенанта, долго стоял у лееров, пока не вернул его к действительности голос матроса Гончара, сообщавшего о том, что воины уже выехали. (Еще с утра на корабле ждали гостей.)
— Краба бы им достать! — воскликнул он.
Костя Гончар — член комсомольского бюро, ему хочется, чтобы встреча прошла интересно. Но он понимает и состояние Некрасова. Чем бы утешить друга?
— Не горюй, Сашок, напишет Дуся. Она же так часто писала.
Некрасов пробурчал:
— Ладно тебе…
— Я без шпилек, по-серьезному, — обиделся Костя. — Ты же друг мне, вот и спросил. Знаешь, у самого сердце по Наде тоскует. Думаю после службы якорь бросить здесь. Пришвартовала.
Все эти дни Косте чего-то не хватало. Надя ушла в море на траулере. Где она сейчас? Далеко, в Атлантике. Маленькая, хрупкая Надя. Морячка. «Я люблю море, я от моря никуда». А как она ему сказала, когда узнала, что Костю не отпустили в тот памятный день на вокзал? «Ты не думай, что я обиделась. Очень хотела видеть тебя, ждала-ждала, но и горда была, что без тебя на корабле не могли обойтись. Значит, нужен ты людям». Наденька, милая… В субботу она вернется, и он все-все скажет.
— А меня все в отпуск ждала, — вздохнул Некрасов. — Зубравин обещал отпустить, да лейтенант приехал. Строгий он, не решаюсь проситься в отпуск. Скажет, молодежь надо учить.
Обычно Некрасов держался скрытно. Опасался, что не поймут его чувств к землячке, острить начнут. Возможно, никто и не узнал бы о Дусе, той самой Дусе Кравченко, что трудится в совхозе «Светлый путь», в Ростовской области, если бы не случай.
Однажды в кубрике зашел разговор о любви, о девушках — верных и неверных.
Кто-то из молодых сказал:
— Зря мы им пишем. Все равно ни одна не дождется. Так, товарищ старшина?
Некрасов смутился. Понятно, почему к нему обратился новичок. Ты, мол, активист, поясни. Саша молчал, собираясь с мыслями. Он прекрасно понимал: начни рассуждать «в общем» — дескать девушкам надо верить, ценить дружбу, — вряд ли его будут слушать. как лучше разбить неправильное мнение матроса? Старшина сказал: