«Только я бы его одного не оставила», — подумала она. Посмотрела на себя в зеркало. Все на месте — и шапочка, и волосы, вот только губы бледные, надо их чуточку подкрасить. Она подошла к вешалке и сняла пальто.
— Ты куда? — спросила мать.
— В кино. А что?
— Подождала бы Гришу, он обещал быть.
Ира молча толкнула дверь в свою комнату. Следом за ней вошла Надежда Федотовна. Присела рядом с дочерью, обняла се.
— Что, мам?
— Скажи, тебе нравится Гриша?
Ира не знала, что ответить. А мать все допытывалась. Она не скрывала своих симпатий к Голубеву и надеялась, что он женится на дочери. Муж, правда, его недолюбливает, но это не беда. Надежда Федотовна была уверена, что переубедит его. Должна же Ира найти себе достойную пару, а Гриша как раз…
Ира забросила назад волосы, разгладила их.
— Ты же сама говорила, что Гриша гораздо старше меня? И потом он не такой, как все.
— Вот именно! — подхватила Надежда Федотовна. — Я тоже чувствую, что он человек не серенький. Недавно был у нас с ним откровенный разговор: он просит твоей руки.
— Ну да?
— Чего ты усмехаешься? Я говорю серьезно.
— И давно он просил моей руки? Почему ты говоришь об этом только сегодня?
Почему? В тот раз Голубев изрядно выпил, и Надежда Федотовна не придала его словам особого значения. А потом… Ну, хорошо, он не сделал это официально. Но разве Ира не понимает, что не всякий мужчина вот так просто станет говорить о таких серьезных вещах. И не в церемониях дело. Гриша достаточно воспитан, чтобы быть честным. Он умен.
— А еще что? Получает много денег, да?
— Не надо спорить, Ирочка. Ведь мне небезразлично, кто будет твоим мужем. О! Легок на помине!..
Ира пошла навстречу Голубеву:
— Можно за вами поухаживать? Дайте мне шинель. Боже, она вся мокрая. Опять дождь… А книгу положите на стол. О, «Очарованная душа»?
— Ромен Роллан — моя симпатия. Вот кто женщин описывал, а? — Голубев подошел к зеркалу. Причесываясь, он жаловался на плохую погоду. Черт знает что — то солнце, то дождь. В Либаве было лучше. Намного.
Надежда Федотовна спросила, почему он не остался там.
— Перевели на Север, — по лбу Голубева побежали морщины, и Ира невольно подумала: «Все-таки он уже стар. Глаза какие-то скучные, пустые. Нет, Грачев другой, совсем другой».
Голубев сел на диван, достал папиросы. Ира принесла большую ракушку и села рядом. Она ждала. Ждал и Григорий. Но не вытерпел и первый нарушил тишину:
— Вы не в духе, Ира?
Она мягко улыбнулась:
— Помните телефонный разговор? Кажется, вы обещали сообщить мне что-то очень серьезное?
Он взял ее маленькую теплую руку в свою, хотел сказать что-то, но в комнату заглянула Надежда Федотовна. Она, извиняясь, попросила гостя помочь ей передвинуть буфет.
— С удовольствием! — поднялся Голубев.
Ира позвала его на кухню мыть руки. Налила в ковш воды.
— Давайте полью.
И спросила неожиданно:
— Вы любите кого-нибудь?
— Я? Нет… Кроме вас, никого у меня нет. И не было, — он медленно вытирал руки. Ира поставила на полку ковш.
— Пойдемте к морю? — сказал Голубев.
— А в кино?
— Очень прошу вас, Ира, подарите мне этот вечер…
Дождь уже перестал сыпать, и черный плащ неба словно подрагивал на ветру. Это мигали звезды.
— Я привык к вам, Ира, — медленно сказал Голубев. — Шел, думал, на минутку, а вот… И так каждый раз. А у вас такой вид, будто плакать собрались?
Она молчала.
Они остановились около груды скользких камней. Голубев лихорадочно соображал, как же лучше сказать ей то, ради чего он пришел.
— Я скоро уезжаю.
— Куда? — вырвалось у Иры.
— На учебу. В Ленинград. Надо же и в культурном городе пожить. Правда, кое-кто против моей поездки.
— Кто же, если не секрет? — спросила Ира.
— От вас, Ирочка, секретов у меня нет. Могу сказать — ваш отец. Он теперь за адмирала и не хочет подписывать мой рапорт. Беда, что адмирал Журавлев в командировке, а начштаба болеет. Ума не приложу, что плохого я сделал вашему отцу?
— Чем же я могу помочь вам?
Голубев взял ее за руку и зашептал быстро, горячо, убеждая девушку в том, что она должна заставить отца рекомендовать его на курсы. Ради их будущего, ради ее, Иры, которую он, Голубев, так любит.
— Помните, дорогая, я забочусь не столько о себе, сколько о вас.
Ира смутилась. Лицо ее зарумянилось:
— Нет, нет, я сейчас ничего не скажу…
— Я люблю вас, Ирочка! Клянусь вам своей офицерской честью!
В его словах она вдруг уловила фальшь.