— Гриша, а почему вы не женитесь? — спросила она.
Голубев развел руками:
— Служба, понимаете… Дела. — Он помолчал немного, потом добавил: — Я боюсь, что не найду себе по душе…
— Почему?
— Разве в гарнизоне есть хорошие девушки? У меня друг — подводник. Холост, как и я. Познакомился с одной студенткой. Ничего, красивая. Лицо строгое, глаза черные, как смола. Знаете, сколько ей? Двадцать три года! И что вы думаете? Уже успела бросить мужа. Мой друг узнал об этом слишком поздно. Нет, с девушками надо быть осторожным. Ирочка, только, пожалуйста, не сердитесь. Я не вас имею в виду, вы как тот одуванчик — беленькая и чистая.
Ира тогда не знала, к чему он клонит. Встречи их участились. Голубев стал приходить к ней домой, и она не пыталась ему возразить. Мать говорила:
— А что, Гриша очень добрый. За него замуж любая девушка пойдет.
И вот теперь Ира поняла, кто он такой. Она его сама выбрала и никого в этом не винила. «Пристала тут одна крошка…» — эти строки голубевского письма больно жгли ее сердце.
«Кому я доверилась…» — думала она, все еще не смея войти в комнату.
Наконец вошла. Лицо ее горело, и она боялась, что это заметит отец. Василий Максимович приподнялся на диване, пристально глянул на дочь.
— С кем ты разговаривала? — спросил он.
Ира хотела было уже заговорить о Голубеве, но в последнюю секунду сдержалась. Зачем отцу знать все это? Она ведь не маленькая и давно заметила, что отец в душе не одобрял ее выбора, хотя открыто не говорил ей. Только однажды он пришел домой сердитый. Разделся, бросил фуражку на стол и в сердцах сказал:
— Вот щенок! Меня учить собрался…
Ира не удержалась от вопроса:
— Кто тебя разозлил?
— Твой избранник… — начал было отец, но тут же осекся. А дочь стала допытываться. Тогда Василий Максимович прямо сказал ей:
— Гриша мне свинью подложил.
— И жирная свинья эта? — усмехнулась Ира.
— Очень. Адмирал мне выговор объявил. А за что? — горячился Василий Максимович. — В море шторм, ну и с опозданием наладили связь с берегом. Слышимость очень плохая. А Голубев всю вину свалил на Грачева: мол, плохо радисты настроили передатчик. Я вступился за лейтенанта… Да, корявый твой избранник.
Ире это не понравилось, она возразила: Гриша не такой жестокий, как ему кажется. Он справедливый. И зря отец защищает лейтенанта.
— Я люблю справедливость, — прервал ее отец.
Ира воскликнула:
— Ах, папочка, я и забыла, что ты самый справедливый!
В тот вечер Ира поссорилась с отцом.
Выходит, он уже тогда понял Голубева, и только она ничего не замечала. И от этого еще горше стало на душе. Мама куда-то ушла, хотя бы скорее вернулась. Ира взяла книгу, раскрыла ее, но читать не могла: строчки прыгали перед глазами. Она посмотрела на отца — тот, как ей казалось, читал. Но Ира ошиблась: Василий Максимович, догадавшись о ее ссоре с Голубевым, ждал, когда она заговорит. Он знал свою дочь, был уверен, что она не выдержит и все-все расскажет. И он не ошибся. Ира с минуту молча постояла у окна, оттуда далеко просматривалось море, потом, не оборачиваясь, тихо сказала:
— Я ошиблась в нем, папа…
Он сразу же отозвался:
— Я рад, доченька, очень рад. Я готов тебя расцеловать.
— Шутишь, папа… — голос ее дрогнул. Она подошла к отцу и, присев на диван, уткнулась лицом ему в грудь. — Ах, как я заблуждалась!
На ладонь Василия Максимовича упали слезы.
— Поплачь, дочка, и станет легче… Я-то давно раскусил Голубева. И статью о Грачеве он написал не случайно… Ну, ладно, хватит об этом. Много чести. — Он посмотрел на часы: — Знаешь, мы еще успеем посмотреть «Зеленую карету», пойдем?..
Серебряков молча ходил по каюте, покручивая усы. Грачев следил за ним и тоже молчал. Ему ничего не оставалось делать, как молчать. А может, все-таки высказать командиру все то, что тяжелым грузом лежит на сердце и давит, и давит? Море. Штормы. Качка. Все — к чертям. Петр не станет больше слез лить. Куда ему идти с корабля? Легче ли будет в другом месте? Нет, не легче. Это Петр чувствовал всем своим существом. И все-таки он молча ждал своего приговора. Наконец Серебряков заговорил.
— Я, честно говоря, переживаю за тебя. На берег хочешь? Есть хорошая должность.
Петр вздрогнул. Он глянул Серебрякову в лицо, потом отвел глаза в сторону. Берег… Услышь Петр эти слова в тот день, когда только вернулись из штормового похода, возможно, и не обиделся бы. Но сейчас такое предложение командира нисколько не обрадовало его, а даже больно укололо. Он чувствовал себя на месте рыбака, потерявшего в шторм лодку и снасти, исхлестанного соленой водой и ветрами, но так и не отступившего от моря.