Игорь пожал плечами: мол, все уже прошло, не об этом речь.
— А как у вас сейчас с Таней? Не сердитесь, что спрашиваю, и не бойтесь. Дальше меня не пойдет. На откровенность отвечают откровенностью.
— И у меня все… А я люблю ее.
Грачев внимательно слушал матроса и в душе оправдывал его: что ж, если у них все крепко, то он может стать и хорошим отцом для Феди. Но что-либо советовать в таких случаях Петр не может.
Проговорили долго. Потом лейтенант вспомнил, что как-то у клуба он видел Крылова с одним парнем. Усатый такой, Петр тоже с ним встречался, а где, не припомнит. Кто он?
— Усатый? А, это старшина катера. Нас Таня познакомила. Гришкой его зовут.
Грачев вспомнил свою поездку к подводникам, маленький катер. Ну, конечно, тот самый Гришка рассказал ему о старом боцмане Сизове. «Не горюй, Гришка, доплывем…» — так успокаивал парня боцман. Но не доплыл. Ради другого. Этот Сизов чем-то похож был на Васю Новикова. Петру даже казалось, что он знаком с ним лично, вместе ходил на катере, здоровался за руку и удивлялся, зачем такому молодому боцману такие большие усы. Смешно и глупо думать об усах, когда погиб человек, он там, на глубине. Только память о нем…
Крылов говорил впервые так легко и свободно, да еще в каюте лейтенанта. Он добавил, что Гришка теперь учится на капитана судна, но усы не сбрил — тому боцману подражает.
— Как, говоришь, звать жену боцмана, Катерина? — спросил Петр. — Двое детишек осталось… Ну-ка, скажи, где она живет. Навестить ее надо. Помочь. Комсомольцев бы встряхнуть. Я доложу замполиту.
«Есть в нем что-то…» — подумал о лейтенанте Крылов.
Море. Оно, как человек. И любить умеет, и ненавидеть. И грустить. И петь. Когда море пело, Петру чудилась русалка — высокая, стройная и красивая. Выйдет из воды, отряхнет с распущенных кос белую, как сахар, пену и ласково скажет:
— Здравствуй, романтик! Я долго ждала тебя. Ты грустишь?
— Где мой отец, ты была у него?
— Я превратила его в камень вечной славы. И каждый день прихожу к нему. Он лежит на дне. Он не один. Рядом с ним те, кто был тогда в лодке.
И вот уже нет русалки. Только боль, свернувшаяся клубочком где-то в сердце.
— Сюда, пожалуйста!
Леденев открыл дверь каюты и пропустил вперед себя мужчину в штатском. Гость поздоровался и, сняв очки, долго смотрел на Петра. Неловкое молчание нарушил замполит:
— Это и есть лейтенант Грачев. Да вы садитесь.
Гость сжал пальцами очки, и Петр подумал, что вот сейчас лопнет стекло и близорукий человек останется без очков. Мужчина снял шапку, и Петр увидел седую, удивительно седую голову.
— Узнаю… — сказал мужчина. Не то Петру, не то себе.
Грачев пожал плечами:
— Простите, тут какая-то ошибка. Я вижу вас впервые. Кто вы?
— Савчук я, Евгений Антонович. С лодки… — он вдруг осекся и снова внимательно посмотрел на лейтенанта. — Бывший минер. С лодки вашего отца. Грачева Василия.
Петр присел на койку. Потянулся к лежащей на столе пачке сигарет. Он никак не мог зажечь спичку.
— Как это было?
— Тяжело…
И Савчук рассказал лейтенанту о последнем походе лодки, о том, как простился с его отцом — Василием Грачевым.
— А дальше, что было дальше? — голос у Петра сорвался.
Савчук после паузы продолжал:
— Выбрался я из торпедного аппарата. Утро было. Тихое утро. И солнце. А кругом — море. Синее-синее, аж глаза болят. Плыл я. Добро, попался пустой бочонок, вот и держался. А потом меня подобрал торпедный катер… На выручку лодки ушел водолазный корабль, да что толку? Запоздали… А просьбу твоего отца, Петя, я выполнил — то его письмо отослал твоей матери.
— Оно у меня, — прошептал Петр.
— Береги его, — Савчук нагнулся к чемодану и извлек оттуда сверток в жесткой бумаге. Раскрыл его, и Петр увидел пожелтевшую тетрадь. Местами чернила расплылись от воды, кое-где листы загнулись. — Это дневник твоего отца, — сказал Савчук. — Лет десять назад, когда я служил еще на флоте, корабли аварийно-спасательной службы обследовали ту подводную лодку. Все погибли в отсеках. А дневник и вахтенный журнал в сейфе нашли. Возьми, тут все написано. Береги, слышь?
Петр взял тетрадь, и словно повеяло ему в лицо порохом и гарью тех фронтовых дней.
— Спасибо, Евгений Антонович! Спасибо… — Голос у него сорвался.
Савчук с горечью сказал, что по болезни с флотом простился, а то бы от моря — никуда.
— Отец твой как-то говаривал мне: если жена родит сына — будет он моряком. Крепко он в это верил.
На пороге каюты появился Серебряков. Он кивнул Грачеву: