Я спрыгнул на дощатый настил понтона. Яхту несло так, что она вот-вот могла врезаться в другую, стоящую на причале, и удар пришелся бы той в корму. Скорость достигла уже трех узлов. С минуты на минуту раздастся скрежет, который дорого кому-то обойдется.
Я перепрыгнул через бортовые леера[7] яхты, которой угрожало столкновение, и побежал по узкому боковому проходу палубы. Яхту качало на маленьких темных волнах, которые несло с моря. Сорвавшаяся яхта темной громадой быстро надвигалась и была уже в десяти футах.
Заботливый владелец оставил кранцы[8] у борта, обращенного к морю. Я схватил здоровой рукой связку кранцев и опустил их за борт. И почти в то же мгновение отвязавшаяся яхта ударилась об эту связку кранцев со стороны кокпита. Маленькая яхта от удара клюнула носом. Кранцы сплющились, но остались целы. Большая отвязавшаяся яхта задержалась на мгновение, прижатая правым бортом к корме маленькой. Потом нос ее отошел в сторону, и она начала двигаться по ветру, издавая ужасный скрежет. Я увидел причальный линь, который свешивался за борт с ее заднего кнехта[9]. Некогда было думать, почему его оставили висящим. Я выхватил из держателя багор и крюком вытащил из воды линь, выдернул правую руку из повязки, бросил багор и пропустил линь между пальцами. Потом натянул его и трижды обернул вокруг причальной утки яхты, на которой стоял.
Линь натянулся. Маленькая яхта дернулась, когда более крупная попыталась стянуть ее в открытую воду. Снова раздался скрип и скрежет. Но большая яхта все-таки остановилась, качаясь, как маятник, на единственном лине.
Я пытался при помощи кранца смягчить надвигающийся удар бортом, ко на этот раз опоздал: большая яхта ударила с треском и сшибла меня с ног. Я неловко задел рукой о крышу кабины и громко вскрикнул. Мой крик относило ветром. Когда я снова поднял голову, большая яхта тихо стояла рядом. Я подполз к поручням и заглянул через них.
В поясе наружной обшивки большой яхты чернела безобразная дыра и по крайней мере один из кранцев при столкновении был разодран. Но это не такая уж большая беда. На противоположной стороне гавани яхте пришлось бы хуже: там были установлены бетонные плиты, мигающие на железобетонных сваях. Ветер гнал волны, которые зло разбивались о бетон. Похоже, я сберег владельцу сорвавшейся яхты приличные деньги на ее восстановление.
С минуту мне пришлось полежать. На противоположной стороне гавани виднелись дома, их окна отражали оранжевый свет зари. Не было ни огней, ни дымков над трубами.
И вдруг с дамбы раздался голос:
— Ну ты, подонок!
Сердце у меня в груди так и оборвалось. Я быстро обернулся и увидел четыре глаза. Два из них принадлежали седому коренастому мужчине, стоящему на краю дамбы. А два других были дырками стволов двенадцатого калибра, направленных мне прямо в лицо. И трудно было определить, какая из этих пар глаз симпатичнее.
— Доброе утро, — сказал я и сошел с палубы навстречу направленным на меня стволам.
Глава 4
— Боже правый! — воскликнул Генри Макферлейн. — Какого черта ты здесь делаешь?
— Какой-то идиот забыл привязать яхту, — устало ответил я.
Седая голова Генри повернулась на толстой шее. Он посмотрел на покалеченную, сорвавшуюся с причала яхту и понял, что, прикинув курс, ее несло на бетонные глыбы.
— Просто повезло, что ты вовремя появился. Его тяжелая квадратная рука шлепнула меня по спине. В предрассветной мгле он выглядел как изваяние из камня. Он всегда был таким: крепким, как гранит, и казалось, ничто, даже локомотив, не сможет сбить его с ног. Но теперь кожа под глазами побелела и щеки немного пообвисли, чего я никогда не замечал раньше.
— Давай поставим ее обратно, — предложил я.
— Это есть кому сделать, — ответил он.
Мы закрепили сорвавшуюся яхту. Потом прошли по дамбе к пустой стоянке "Е", откуда она ушла. Кольца для причальных канатов были целы.
— Не сломаны, — сказал Генри, рассматривая кольца. — Канаты не обрезаны, наверное, потому и ушла, что не была привязана.
— Тут автомобиль проезжал, когда я подходил, — осенило меня. Генри взглянул, будто собираясь что-то сказать, но произнес лишь:
— Э, ладно. Давай позавтракаем.
В кухне после холодного ветра снаружи мне показалась жарко, как в плавильной печи.
Она была совершенно пустой, если не считать шести стульев и стола. На стене висел каталог фирмы, выпускающей лебедки для яхт. Потолок бороздила целая сеть трещин, похожих на марсианские каналы, и зияли щербинки от отвалившихся кусочков краски, которые падали в сковородки Мэри.
В годы моей юности кухня в «Саут-Крике» была всегда в идеальном порядке, как мостик миноносца. С годами все изменилось. Теперь здесь на каждом клочке горизонтальной поверхности громоздились горы писем и счетов, кто-то положил кусок масла прямо поверх бумаги с текстом напечатанным на старой пишущей машинке.
«... это оттого, что он стареет» — так говорилось в письме. Генри поставил оловянный кофейник на плиту.
— Мэри сейчас нет. А что ты сотворил со своей рукой? Это было так похоже на Генри. У него только что сорвалась с причала лодка стоимостью в полторы тысячи фунтов, а его больше всего интересует моя жизнь. Я рассказал ему, что произошло в Австралии.
— Они там совсем свихнулись, — сказал он. — Если хотят, чтобы ты ходил на таких лодках, пусть покрывают их броней.
Я рассмеялся: Генри был большой поклонник всякого рода брони. Потом спросил:
— А как ты думаешь, кто повадился сюда отвязывать лодки?
— Не знаю, — ответил он. — Не знаю.
Он вытащил сигарету из своего стального портсигара и закурил. Это был старый трюк, позволявший ему не смотреть мне в глаза. Немного погодя предложил:
— Сходим потом. Сам посмотришь и подумаешь. Он встал слишком быстро и налил кофе прежде, чем тот отстоялся. Я вдруг понял, что Мэри была не единственным человеком, который беспокоился о том, что Генри больше не может управляться со всеми делами.
— Молочник не придет до восьми, — послышался голос Мэри. Она была большая, как дерево, в голубом платье и тапочках из овечьей кожи.
— Посмотри, кто у нас, — сказал Генри.
Объятия Мэри были похожи на объятия старого дуба.
— Я так счастлива видеть тебя, — прошептала она. У нее было такое же обветренное лицо, как у Генри. Голубые, как у кита, глаза искрились юмором. А вот вокруг глаз появились морщинки которых я не помнил. Она взяла чашку с кофе и сделала большой глоток. Я посмотрел на Генри. Когда он подносил свою кружку ко рту, его рука дрожала.
Утро в «Саут-Крике» вступило в свои права. Мэри достала из кладовой хорошо проваренный кусок бекона. Мы сидели и обсуждали всякие дела в нашем городке. Я знал Мэри лучше всех на свете. Она была крупная разумная женщина, всегда говорившая то, что думала, и не признававшая тех, кто поступал иначе. Она не умела лгать, так же как не умела играть на клавесине. В это утро она радовалась мне, как и я ей. Но на этот раз мне чудилось в ее приветливости что-то искусственное.
Генри кивал и улыбался, но смотрел больше в свою кружку. Пока мы завтракали, заходили мужчины в комбинезонах, человек шесть, желали доброго утра и шли дальше. Среди них и Тони Фултон, старший рабочий на нашей яхтовой стоянке, громадный загорелый мужчина, совершенно необходимый в нашем деле, с юношеской улыбкой и мощными плечами, обтянутыми будничной фуфайкой. В мое отсутствие он выполнял наиболее ответственную работу, ухаживая за восемью двадцатипятифутовыми прогулочными яхтами. Заглянул и Дик Хаммер, маленький и грязный, несмотря на то, что он еще не приступал к делу. Он-то как раз и отвечал за швартовку. Казалось, для него не было неожиданностью, что одна из яхт ушла со стоянки в дрейф, хотя, как всегда, было трудно понять выражение его лица из-за слоя грязи на нем. Он отправлялся проверить швартовку всех яхт.
7
Туго натянутая веревка или стальной трос, закрепленный с обеих сторон, применяется для крепления к нему косых парусов, как приспособление, предохраняющее от падения людей за борт.