— мы никогда больше не расстанемся! Никогда!
Сантош тихо сопел ей в макушку. Заснув, он расслабился, рука, обнимавшая Машу, потяжелела, но держала её крепко. А Маша, обнимая его, чувствовала такое спокойствие и умиротворённость, каких не испытывала уже давно. Она погладила его по голому плечу, он, в полудрёме, удовлетворённо вздохнул, повёл рукой по её спине вниз, плотнее прижимая её к себе. Она лениво спросила: — Сантош, а барсы умеют мурлыкать? Ведь ты же, по сути, большая кошка?
Он смешливо фыркнул ей в волосы, сонно пробормотал: — не кошка, а кот. Нет, я не умею мурлыкать. Разве только, когда был маленьким. Это у деда надо спросить, он должен помнить. Но если ты хочешь, я попробую как-нибудь… хм, помурлыкать. — Окончательно проснувшись, он повернулся на спину и рывком перекатил её на себя. Маша смотрела в смеющиеся карие глаза и тонула в их глубине, и не могла оторваться. Любовь, нарастающее желание, нетерпеливая жажда действий — он был для неё, как на ладони. Полузабытое чувство единения с этим невозможным упрямцем — она как будто вернулась к жизни из долгого безвременья. Куда-то ушёл стыд, и она лишь засмеялась, чувствуя, как Сантош под ней ёрзает и изгибается, пытаясь пристроить ей между ног набухший затвердевший пенис. Он тоже засмеялся и, удерживая её за бёдра, резко вошёл в неё.
Они опять долго и ненасытно любили друг друга, а потом снова лежали, обнявшись, тесно прижимаясь друг к другу.
— Устал? — Маша легко провела пальцами по колючей щеке.
Он поймал их губами: — уже отдохнул. Не могу спать в самолётах. — Она кивнула, опять вспомнив, что шум самолётных двигателей, разговоры, запахи раздражают его острый слух и чутьё дикого зверя, не позволяя уснуть.
— Знаешь, я подумал, — его глаза подёрнулись мечтательной дымкой, — а какие они будут, наши дети? Смогут ли оборачиваться? Или же, как мой отец и сестра, будут обычными людьми? — От его слов Маша пришла в ужас. Неожиданный приезд Сантоша и захлестнувшая обоих сумасшедшая радость от встречи, бурная необузданная страсть начисто уничтожили любые её опасения нежеланного зачатия. Она даже не вспомнила о том, что может забеременеть. Маша давно не предохранялась, потому что и думать не хотела о ком-то, кто заменил бы ей Сантоша. И вдруг он появился! Только теперь она почувствовала, как беспросветно плохо было без него. Всё её существо упивалось его любовью, его радостью и восторгом. Каждый его взгляд, каждое прикосновение дышали нежностью и желанием. Могла ли она думать о чём-то, кроме его губ, его сияющих глаз, его счастливой улыбки!? Но он уже не улыбался, а приподнявшись на локте, тревожно смотрел ей в лицо: — Маша, что? Я что-то не то сказал? Я чувствую, что ты подумала о чём-то плохом?
Она потянулась к нему, подставила для поцелуя губы, но он, ласково поцеловав, снова нахмурившись, требовательно смотрел ей в глаза.
Маша обняла его за шею, притянула к себе: — Сантош, мы забыли, что нужно предохраняться! Вдруг, я забеременею??
Он облегчённо расхохотался: — фу-у-у, ты меня напугала! Ну и прекрасно, если забеременеешь. Что плохого в детях?
— Но как же? Я морально не готова вот так, сразу… И вообще… ты всё решил за меня, а у меня работа, родители… В конце концов, Анютке в школу на следующий год! — она попробовала отодвинуться, — и ещё есть твоя обманутая невеста! Сантош, как ты собираешься с ней объясняться?
Он задержал её, не позволив отползти по дивану, холодно сказал: — да, решил. Иначе ты так и будешь мучить меня и мучиться сама. — Она встрепенулась, возмущённо попытавшись опровергнуть его слова, но он перебил: — не спорь, я знаю, что ты меня любишь. А моя любовь такова, что вытеснила из моей жизни всё, что я любил и чем дорожил: горы, свободу, друзей, работу, родных мне людей. Осталась только ты. Днём и ночью все мои мысли были только о тебе. Говоришь, обманутая невеста? — Сантош усмехнулся, — она знала с самого начала, что я не люблю её и понимала, что моя на ней женитьба — с отчаяния, от стремления забыть тебя, выбросить из сердца. Не-е-ет, Нара ни минуты не обманывалась насчёт этого брака. Она знает, что я поехал к тебе за ответом и освободила меня от данного ей слова.
— Нара? Но… у неё же три мужа, насколько я помню!? Причём третий вообще ещё ребёнок! Это что же, ты собирался стать четвёртым?? — Изумлению Маши не было пределов. Это Сантош-то, чхетри, с его непомерной гордостью, зашкаливающим самолюбием — и был готов войти четвёртым мужем в семью женщины-вайшья!
— Не четвёртым, первым, — она услышала иронию в его голосе, — все мужья добровольно уступили мне первенство! — он вздохнул, — даже вспоминать не хочу, так тяжело это всё.
Но Маша была настойчива. Она легонько дёрнула его за ухо: — ты не слышишь меня, Сантош! Ну хорошо: родителей можно навещать, работать не буду — ты меня дома запрёшь, но школа!? Как быть с нею?
Невозмутимостью он мог сравниться с Джомолунгмой: — я всё узнал. При российском посольстве есть начальная школа для детей сотрудников и специалистов, работающих в Непале по контрактам. Мы будем возить Анютку туда. Кстати, там с первого класса преподают английский или непали, по выбору родителей. — у него на всё был готовый ответ, Маша даже растерялась, представив то море проблем, которые надо будет преодолеть. Ей было боязно от того, как внезапно и резко менялась вся её жизнь.
— Но, Сантош, я прямо боюсь представить, как встретят тебя мои родители! Уж точно они будут не в восторге. — Она опять лежала на нём и, уперевшись подбородком в скрещенные руки, заглядывала ему в глаза.
Он насмешливо заломил бровь: — что со мной не так? Я взрослый самостоятельный мужчина, имею прекрасную специальность, приличный доход и вполне способен обеспечивать свою семью. Я удочерю Анютку и дам ей хорошее образование в Англии или во Франции. И я люблю тебя!
— Но ты же ирбис! Оборотень!
Он засмеялся, обхватив её руками и ногами, покатился с ней по дивану и упал на пол. Со звериной ловкостью извернувшись, оказался снова под нею: — родная моя, любимая, не беспокойся, оставь мне решать все твои проблемы! Я не боюсь встречи с твоими родителями и уже заранее питаю к ним самые тёплые чувства! Ведь они подарили мне тебя!
Они вместе готовили обед, и Сантош с любопытством заглядывал в кастрюли. Маша видела как, порой, чуть раздуваются его ноздри, вдыхая незнакомые запахи. Как примерный семьянин, он уселся шинковать капусту для борща, и не успела Маша и глазом моргнуть, как большущий кочан был изрезан в лапшу, а она растерянно смотрела на неё, мысленно кляня себя, что не отрезала столько, сколько требовалось. Сантош озадаченно переводил взгляд с горы нашинкованной капусты на Машу: — тебе что-то не нравится?
— Са-а-антош… ну что ты наделал!
— Ты думаешь, что этого количества многовато для… э-э-э, что ты там хотела приготовить на обед?