— Во-первых, я этого не говорил, — медленно произнес он, соображая к чему это клонит Петр Акимович, — а во-вторых, ты не прав. Если бы не было общих воззрений, не было бы понятий о человечности, благородстве, добре…
— А их и нет! Фашисты, например, жестокость возводят в культ, в достоинство, — торопливо ответил Петр Акимович.
Володя уже потерял спокойствие, начал горячиться и жестикулировать:
— Обычаи фашистов не критерий для цивилизованных людей! — сказал он, размахивая рукой, как будто что-то отметая.
— Оставьте, оставьте эту тему, — встревоженно сказала Вера, почувствовав что-то недоброе во всем этом споре.
— Нет, Верочка, зачем? Интересно! — возбужденно сказал Володя, вызывающе глядя на Петра Акимовича, сидевшего напротив него.
Няня Даша принесла чай с лимоном, поставила вишневое варенье, любимое варенье Мезенцева; и он, казалось, забыл о спорящих.
Полковскому неприятно было, что Володя так резок, зол.
Петр Акимович был еще больше возбужден, чем Володя. На его побледневшем лице ярче выделялись красные пятна. А в груди что-то подхлестывало говорить наперекор всему, даже тому, что сам думал и чувствовал; какое-то злое чувство толкнуло его сказать:
— Ты просто непроходимо глуп.
— Это интересно, — задыхаясь, проговорил Володя, медленно вставая из-за стола и не сводя глаз с Петра Акимовича.
— Я погорячился, Володя. Я этого никогда не думал, — быстро заговорил Петр Акимович, понявший, что слепой гнев и обида далеко его завели, что случилось что-то очень скверное. — Все это чепуха!
Володя сначала покраснел, и так густо, что уши, шея, затылок стали багровыми; потом краска отлила от лица, и он сделался белым как бумага. Только глаза его по-прежнему сверкали; и в них поочередно отражались то гнев, то страдание. Казалось, что он сейчас набросится на Петра Акимовича с кулаками. Полковскому хотелось подойти к Володе, успокоить, обнять его, а вместо этого он вдруг непривычно громко крикнул:
— Петр, оставь! Какую подлость ты говоришь!
Вера сквозь слезы испуганно приговаривала:
— Боже, что же это? Что же это?
Птаха и Лора совсем притихли и были напуганы; Лора не замечала, что ее рука находится в руке Птахи. Мезенцев исподлобья наблюдал всю эту сцену — и думал, что все они добрые и хорошие советские люди. От этой мысли ему стало весело; и он, лукаво посмеиваясь, продолжал есть вишневое варенье, старательно сплевывая косточки. Жена Мезенцева, вздремнувшая было, вдруг проснулась и в недоумении переводила глаза с Володи на Петра Акимовича, Полковского и, ничего не понимая, хлопала веками.
— Все это чепуха, сущая чепуха, — растерянно повторял Петр Акимович.
— Да, да, чепуха, — как эхо отозвался Володя, ни на кого не глядя. Он встал, открыл дверь на террасу, впустив в комнату холод и шум дождя.
— Вернись, промокнешь! — расхохотался Петр Акимович.
Смех его был неестественный и прозвучал одиноко. На Петра Акимовича старались не смотреть.
Набросив шаль, Вера выбежала вслед за Володей. Через минуту в комнату сквозь шум дождя донесся ее голос:
— Во-ло-дя… Во-ло-дя-а-а…
Когда она вернулась, ее лицо, грудь, шаль были мокры; и вся она казалась несчастной.
Мезенцев, встав, сказал:
— Ладно, будет вам, — и, взяв под руку жену, ушел в отведенную им комнату.
9
Полковский подождал, пока Вера переоделась, потом накинул плащ.
— Верни его, — сказала Вера, незаметно сжав ему руку.
Он вышел.
Петр Акимович, опустив голову, думал, что ссора получилась очень гадкая и что он не сможет ее загладить.
Вера сидела напротив, подперев кулаком щеку, и смотрела куда-то в одну точку. Слезы навертывались у нее на глаза.
Неубранный стол, остатки еды на тарелках, стук дождя по крыше и Верины слезы наводили уныние на Петра Акимовича, и какое-то тяжелое чувство сжимало его сердце. Он поднял голову и тихо позвал:
— Вера.
Вера приложила платок к глазам и оглянулась.
— Зачем вы сказали это? — спросила она.
— Я ничего не думал обидного. Я его так же люблю, как Андрея.
— Зачем же вы лгали?
— Я сам не знаю, как это получилось. Простите, Вера, дорогая.
Вера помолчала, потом холодно произнесла:
— Покойной ночи. В детской вам приготовлена постель, — и, встав, пошла на кухню.
Петр Акимович сжал руками голову, зажмурил глаза, потом с минуту в раздумье постоял у двери и, решившись на что-то, пошел в детскую, разделся, но уснуть не мог. Он слышал, как через час или полтора хлопнули двери и раздались голоса Андрея и Володи, а Вера воскликнула: