Они разговаривали вполголоса.
— Утром выходил к теплоходу, — сказал тот, кого назвали Рохлей.
— Видел? — спросил первый.
— Толковали.
— Надежный?
— Кто — Коршун? Я его понаслышке знаю. Говорит — не ошибемся.
— Столковались?
— А как же!
Замолчали. Кто-то из двоих чиркнул спичкой. Крохотный лучик проник под брезент, уткнулся Павлику в зрачок и тут же погас.
— Как уговорились? — спросил первый. — Как он нас узнает, а мы — его? Там катеров будет уйма.
Рохля помедлил немного, потом сказал:
— Шаланда небольшая, канареечного цвета. Верхний клин паруса серый, нижний — голубоватый. Издали парус синий, почти черный.
— Кличка?
— Чья?
— Ну, шаланды, понятно! — вскипел обладатель баса.
— «Маня». Нет, «Манечка». Чтоб на чужака не напоролись, установили пароль и сигналы.
— Хоть это сообразил! Говори пароль!
Рохля заговорил быстро, еще больше понизив голос. Павлик даже дыхание затаил, чтобы не пропустить ни единого слова, но ничего разобрать не мог.
По мере того, как шипел Рохля, мальчуган все больше волновался. Что за люди и что они затевают? Черный парус… Коршун… Как у бандитов или диверсантов. Но откуда они возьмутся на «Альбатросе»? Вдруг шепот заговорщиков перебил чей-то выкрик:
— Эге-гей, кто там? Будите Лобогрея! Моя вахта кончилась!
Рохля сердито огрызнулся:
— Пяток минут перестоишь — не пропадешь!
— Буди-и!
— Ладно, ступай, — приказал бас Рохле. — Потом покалякаем насчет сигналов.
Они ушли, не подозревая, что тайна, предназначенная только для двоих, стала известна третьему.
А Павлик, оставшись наедине с темнотой, торопливо соображал, что же он должен делать. Выбраться из шлюпки и бежать к дяде Егору? Небось только увидит племянничка, так и обомрет, а то и поколотит за самоуправство. Игорь-то говорит — рыбаки все строгие. А если сейнер еще недалеко от Парусного отошел, чего доброго, повернет назад и… что будет дальше, Павлик не хотел и в мыслях держать.
Но если спокойно рассудить, зачем поднимать шум ночью, сейчас? Куда в открытом море эти двое денутся? Тем более, что они должны где-то с кем-то встретиться. С этой самой желтой «Манечкой» под черным парусом… «Манечка»… Коршун… Ох, скорее бы наступило утро!
Неприятная неожиданность
Павлика обнаружили глубокой ночью. Он пролежал на картошке все бока, к тому же в открытом море было прохладно; влажные струи воздуха били откуда-то из-под брезента прямо в темя. Сонный Павлик начал ворочаться, шарить возле себя, ища, чем бы накрыться. Эту возню услышал щенок, дремавший под килем шлюпки. Песик сперва чутко повел ушами, потом зарычал и, наконец, пугливо отпрянув к надстройке, разразился тревожным лаем. Вахтенный прикрикнул на него из окна штурвальной рубки, но щенок, приняв это за одобрение, залился еще пуще.
Павлик очнулся, дернулся и уперся головой в тугой тент. Он не сразу сообразил, что происходит. Мальчуган выставил из-под брезента голову. С надстройки, мутно блестевшей окнами рулевой рубки, падал на палубу зеленый свет. Щенок злым клубочком катался у противоположного борта, безудержно звеня.
Голову Павлика заметил вахтенный. Бросив штурвал[4], он куда-то побежал. Вскоре перед шлюпкой выросла темная фигура, как показалось Павлику, огромного человека. С крыши надстройки ударил слепящий луч прожектора. Павлик прищурился.
— Это что еще за новость? — загудел густым басом человек. — Ты чей? Откуда взялся?
Павлик потупился и молчал. «Сейчас позовут дядю Егора», — думал он, поглядывая в проход между бортом и надстройкой, откуда, по его предположению, должен был появиться капитан сейнера.
— Ну, чего молчишь? — наседал великан. — Как ты попал в шлюпку?
Павлик пошевельнул непослушным языком:
— По-позовите… дя-дядю… Е-егора…
— Какого такого дядю Егора?
— Кра… Кра… Кра…
— Ты что, заика? Что за дядя Егор, спрашиваю? — Великан протянул руку к Павликову плечу. — А ну, пошли!
Он привел мальчугана в каюту с левой стороны надстройки, толкнул на винтовой стул и прихлопнул дверь. Сам стал напротив, громадный, неуклюжий, как медведь.
Лицо у великана было квадратное, крепкое, короткие волосы торчали смолистым ежиком. Великан был в трусах и майке, руки и ноги его бугрились мускулами.
— Как ты попал на сейнер? А? Как ты очутился в шлюпке? А? — сыпал он вопрос за вопросом, все больше раздражаясь.
В каюту кто-то заглянул. Павлик увидел молодое лицо с тонкими черными бровями. Рыбак мельком оглядел его, подмигнул и обратился к великану: