Но зато мы «варились» в котле настоящей кинематографии. Это было великолепно!
Из всех деятелей тогдашней кинематографии, у которых мне пришлось «освещать», мне особенно врезался в память Сергей Васильев. Этот человек на съемке «ослепительно светился». Когда он работал, ни на кого другого смотреть было невозможно. Он сиял удивительной улыбкой. Все время объяснял, поправлял, показывал, давал команды. Все время был в движении, ни на секунду не умолкал, кроме, конечно, момента самой съемки. Все видел, всем распоряжался. Равнодушных при нем на съемочной площадке не было. Все жили единой мыслью как лучше сделать свое дело. Все были оркестром, а он великолепным, обожаемым дирижером.
Из операторов того времени особенно запомнился Москвин. Это был самый знаменитый оператор студии. Молчаливый, всегда невозмутимо спокойный. Неторопливо ставил каждый осветительный прибор сразу на свое место и направлял его луч. Ставил аппарат сразу на нужную точку и тихо говорил режиссеру: «Я готов». Снимал уверенно, без колебаний, без брака. Про Москвина ходило много рассказов. Приведу один, достоверность которого безусловна.
В ателье студии была построена огромная и богатая декорация какого-то дворцового зала, с колоннами и лепными украшениями. Снимался бал с огромной массовкой в костюмах 19-го века. Москвин заключает с кем-то пари, что он тут, прямо на съемке, при полном свете, вынет из коробки пленку, развернет бумагу и на глазах у всех заложит пленку в кассету, зарядит кассету в аппарат и будет снимать эпизод бала. Конечно, все присутствующие, а от них я это и слышал, были в ужасе. Москвин все проделал, как и обещал, снял эпизод и спокойно сказал режиссеру: «Можно разбирать декорацию». Пари он выиграл, материал на экране был безупречным.
Фокус? Нет, точный расчет. Объясняется все просто. Я потом проверял. Моток туго смотанной пленки, если посмотреть на свет, прозрачен. Но свет проходит сквозь него только по целлулоиду, не попадая на эмульсию. Работает закон полного внутреннего отражения. Засвечиваются только края пленки, вне перфораций. Москвин знал физику и верил в себя.
После 3-го курса мы пошли на практику уже помощниками оператора. Я попал на Совкино к оператору Патлису. Снимали фильм «Два мира», режиссер Гейман. Предстояла экспедиция в военные лагеря где-то под Горьким. Надо было подготовиться к экспедиции, а я не имел представления как это делать. Конечно, Патлис кое-что подсказал, но все равно я «наломал дров» и дело завалил. Например, не сумел даже достать в группу фотоаппарат, которым должен был бы снимать фоторекламу, что вызвало законное бешенство Геймана. Но на съемках я старался работать как можно лучше и Патлис это оценил. Запоротые фото, но хорошо проявленные пробы, растерянность на студии, но уверенная работа на съемках. Школа! Хорошее добавление к лекциям в техникуме.
За год до окончания техникума все выпускники подписали контракты со студиями, на которые должны были пойти работать. Нашим мнением, куда именно хотим пойти, естественно, не интересовались. Согласно контракту мы обязывались работать именно на той студии, куда направлялись, за что в течение целого года учебы, нам платили зарплату — 90 рублей в месяц.
Жить стало немного легче.
Мне, конечно, хотелось попасть на Совкино. Студию наиболее оснащенную технически, делающую лучшие в стране художественные фильмы. Но судьба решила иначе и нас с Лаврентьевым направили на Белгоскино, маленькую студию, находящуюся на канале Грибоедова, 90 и делающую в год несколько художественных и военно-учебных фильмов.
На Белгоскино никакой работы нам в тот момент предложить не могли и направили в фотолабораторию. Но там тоже не знали что с нами делать. Тем не менее, мы осмотрелись и сами нашли себе работу. Дело в том, что шкафы и полки фотолаборатории были буквально забиты коробками с фотонегативами на стеклянных пластинках 13х18. Тут оказались и рекламные фото по картинам, и пробы актеров, в основном же, это были виды городов и пейзажи, снятые съемочными группами в процессе выбора натуры. Мы сразу сообразили, что пока этот богатейший материал лежит без всякой системы, пользоваться им практически невозможно. В результате люди постоянно ездят в одни и те же города, снимают одни и те же реки, горы, пробуют тех же актеров. Это нелепость! Мы решили, что надо делать фототеку.
Потратили на эту работу почти три месяца. И, наконец, на полках выстроились в ряд белоснежные коробочки с номерами и надписями. В них лежали негативы, каждый в своем конверте. На столе стояла картотека, в которой на каждой карточке был миниатюрный отпечаток с негатива и все данные, кто, когда и где его снял.