В Порт-Локо нам надо заправиться. «Сколько галлонов?» — спрашивает бензозаправщик. Снова приходится вести пересчеты с литров на галлоны. Английскому имперскому галлону, введенному в 1898 году, соответствуют 4,546 литра.
Взглянув на указатель уровня горючего в баке, я с помощью тройных расчетов вычисляю, сколько мне требуется бензина. Но это еще не все, в него надо добавить масло в правильной пропорции. Когда я подставляю под кран канистру с бензином, молодой бензозаправщик испуганно вскакивает. «Что вы делаете?!» Он не может понять, зачем лить в бензин масло, и хочет всеми силами помешать преднамеренному вредительству. «Грузовики» с двухтактными двигателями в Сьерра-Леоне совершенно неизвестны. Только энергичное вмешательство Хассана помогает мне убедить бензозаправщика, что на одном бензине этот автомобиль не поедет. Качая головой, смотрит парень нам вслед. Такую странную машину он видит впервые.
Порт-Локо, большой населенный пункт, утопающий в зелени, производит впечатление дачного поселка. Небольшие каменные дома, окруженные садами с яркими пятнами цветов и кустов гибискуса, опрятные улицы со множеством тенистых деревьев придают городскому пейзажу необычайную прелесть. Сзади к каждому дому подступают высокие, в несколько метров, бананы с толстыми ложными стволами. Они очень хорошо растут в этой теплой и влажной долине, где каждый год выпадает до двух с половиной тысяч миллиметров осадков. Особенно широко распространены бананы двух видов: большие длинные «плантен» и заостренные «карликовый кэвендиш». Они намного меньше знаменитого рыночного сорта «большой Мишель», но обладают таким же приятным запахом. Местные жители жарят посыпанные сахаром бананы на растительном масле, получается очень вкусное лакомство. Чаще всего, однако, «плантен» сушат и мелют, из муки же пекут печенье или добавляют ее в блюда из кассавы.
До сих пор из Порт-Локо почти не вывозят бананы, хотя отсюда их можно быстро доставить на рефрижераторные суда. Дело в том, что, хотя бананы всегда снимают немного недозревшими — иначе они теряют аромат, их путь до плавучего рефрижератора не должен превышать сто — сто пятьдесят километров. Если с момента снятия урожая до догрузки в рефрижератор проходит больше тридцати шести часов, бананам наносится непоправимый ущерб.
— Знаешь ли ты, что плоды банана по ботанической классификации считаются ягодами? — спросил Хассан.
— Нет, первый раз слышу, — признался я удивленно.
— Да, а их соцветия не что иное, как колос.
Вскоре после Порт-Локо на дороге, посреди проезжей части, мы увидели пятнадцать грифов. Они восседали так, словно машины здесь не ходили, и раздирали кусок какой-то мертвечины. Я затормозил. Жертвой стал заяц, который попал под машину, перебегая дорогу. У пернатых хищников голые красноватые головы и светлое пятно на груди — это, бесспорно, стервятники. Они очень доверчивы и подпускают меня с 500-миллиметровым «Орестегором» совсем близко! Только тогда они неуклюже перебираются на другую сторону шоссе. Кажется, что эти несколько шагов стоят им большого труда, что они идут нехотя. Их можно понять: двое смельчаков так и не расстаются с добычей и, пользуясь отсутствием своих товарищей, энергично (расправляются с покрытой мухами падалью. Очень скоро от сгнившего мяса ничего не останется. Эта лесная «санитарная команда» не стоит правительству ни цента.
Немного позже хороший асфальт под колесами уступает место пыльному красно-бурому проселку, прозванному «стиральной доской». Трясет на нем так, что поездку, особенно длительную, люди помнят до конца своих дней.
Природа здесь очень своеобразная. Солнечные лучи тяжело падают на высохшую растительность. Царит тишина, редко-редко запоет в листве дерева одна из немногих здесь птиц. Для густонаселенных прибрежных районов Сьерра-Леоне вообще типична бедность фауны, но здесь животные словно вымерли. Из птиц часто встречаются только египетские цапли, но в отличие от коршунов они чрезмерно осторожны и взлетают, едва я поднимаю телеобъектив. Значит, на них ведется охота.
Вдруг мы почувствовали сильный запах дыма и обуглившегося дерева. «Стой!» — воскликнул Хассан и схватил меня за руку. Справа около дороги горел буш[8]. Густой желтый дым вырывался из леса и застилал дорогу. Я резко нажал на тормоз.
— Лучше отъехать немного назад, — сказал Хассан. — Жар может испортить покрышки, да и бензин легко воспламеняется.
К счастью, я последовал его совету: едва мы отъехали метров на сто, как там началось светопреставление.
Сухая трава и ветки подлеска — благодатная пища для огня, и его ярко-красные языки с треском вздымаются высоко вверх. Месяцами не выпадало ни капли дождя, и жар в один миг заставляет испариться скудные остатки влаги в растительности.
Через две минуты уже весь сухой буш объят пламенем. Белые завесы дыма возносятся сквозь лиственные крыши стройных пальм к бледно-голубому небу. Трещит, сгорая, твердая древесина, далеко вокруг разлетаются искры и горящие щепки. Жара становится невыносимой, мы вынуждены отъехать еще дальше. С камерой наготове я осторожно приблизился к бурлящему котлу ведьм, чтобы запечатлеть на пленку разрушительную работу огня.
Он возник не случайно по чьей-то небрежности, как я было подумал. Местные жители подожгли лес, чтобы получить новые площади для посадок риса и других сельскохозяйственных культур. Этот способ освоения африканской целины называется подсечно-огневым. Огонь уничтожает девственную растительность, а зола служит удобрением для почвы.
А вот и ребята, наблюдающие за пожаром. Парни стоят вокруг горящего леса, громким свистом поддерживая связь друг с другом. На их обязанности следить, чтобы огонь не перекинулся на соседние участки. Если это все-таки случается, они разводят встречный огонь. Выжженная «мертвая» полоса не дает пожару распространяться дальше.
Экстенсивное землепользование с применением переложной системы и плодосменного хозяйства было некогда традиционной формой земледелия во всей Западной Африке.
Выжженные земли возделывались не дольше пяти лет. Их никогда не удобряли, обработка почвы производилась только примитивной мотыгой. В доколониальный период к югу от Сахары не знали плуга: в нем не было экономической необходимости. За исключением отдельных регионов, плотность населения в сельских местностях Африки всегда была ничтожной, сбыт сельскохозяйственных продуктов на внеафриканские рынки не имел существенного значения. Что же тогда могло побудить африканского крестьянина производить намного больше того, чем ему требовалось для удовлетворения собственных нужд?
Продолжительность использования поля зависела от качества почвы. Если она быстро истощалась и урожаи становились меньше, это поле покидали и выжигали новые участки земли, делая ее пригодной для обработки. Поэтому селения постоянно перемещались с места на место.
На заброшенных полях могла возникнуть вторичная растительность, но из-за недостатка питательных веществ она пышностью сильно уступала девственной флоре. Разные типы почв обладали различной способностью к регенерации. Обычно только после пятнадцати— двадцати пяти лет отдыха земля снова могла приносить богатые урожаи. Крестьяне опять сводили огнем вторичную растительность и засевали удобренную золой землю. После повторного использования и систематического пожога поля зарастали травой аланг-аланг[9].
Пока население увеличивалось медленно, плодосменное хозяйство не имело отрицательных последствий. Но быстрый демографический рост в новейшее время заставлял крестьян сильно сокращать восстановительные периоды и дольше использовать землю. В результате гумусный слой усиленно разрушался, питательные вещества иссякали, что вело к истощению почвы и снижению урожаев.
В настоящее время подсечно-огневая и переложные системы уже не составляют в Африке единственно возможную форму земледелия. Там, где они еще применяются, рано или поздно они уступят место современным методам агротехники.
8
Буш (от англ, bush — букв, «куст», «кустарник») — в обиходе означает как сами заросли, так и, более широко, глубинные районы страны, удаленные от столицы и вообще от городских центров и морских портов. Что касается собственно зарослей, то под словом «буш» чаще имеется в виду растительность саванного типа.
9
Аланг-аланг — сорняк, один из видов так называемой слоновой травы, злакового растения рода Penmsetum (чаще всего — Р. purpreum).