месту, где сержант Лонг видел хижины.
Находившаяся в последней четверти луна бросала слабый свет на ледяное
поле. Шли уже целый час, а никакого человеческого жилья еще
не было видно.
Вдруг сержант Лонг указал своему начальнику на поднимавшийся над
небольшим холмиком сероватый дымок и спокойно проговорил:
— А вот и дым!
В эту минуту показались какие-то живые существа, которые точно
поползли по снегу. Это были эскимосы, но были ли это мужчины или
женщины, разобрать не было возможности, так как они все одинаково
одеты.
Их было шестеро—четверо взрослых и двое детей. Все они были
широкоплечие, короткие, с приплюснутыми носами, с пухлыми веками, нависшими над маленькими глазами. У всех были большие рты, толстые
губы, длинные, черные, жесткие волосы на голове, но ни у кого не было
заметно ни усов, ни бороды. Одежда их состояла из круглой куртки из
кожи моржа, шапки, сапог и таких же рукавиц.
Эскимосы подошли к европейцам и принялись молча их разглядывать.
— Никто не говорит по-эскимосски?—спросил Джаспер Гобсон у своих
спутников.
Никто не знал этого языка; но тотчас же со стороны эскимосов
послышалось радостное приветствие на английском языке:
— Щекоте! Привет!
Это говорила эскимоска, которая подошла к Полине Барнетт и
сделала ей приветственный знак рукою.
Удивленная путешественница сказала в ответ несколько слов, которые
эскимоска легко поняла. Тогда со стороны колонистов последовало приглашение
посетить их форт, и эскимосы, после некоторого раздумья,
тесной группой последовали за лейтенантом и его спутниками.
Эскимоска, подойдя к ограде и увидя дом, о существовании которого
она не подозревала, воскликнула с удивлением:
— Дом! Снеговой дом?
Она спрашивала, был ли этот дом сделан из снега, и она имела
полное основание так думать, так как все здание было совершенно покрыто
снегом. Ей объяснили, что дом был деревянный. Тогда эскимоска сказала
несколько слов своим спутникам, которые, повидимому, согласились с ней.
Все вошли затем в ворота и через минуту уже были в большой зале.
Когда эскимосы сняли свои шапки, колонисты сейчас же отличили
мужчин от женщин. Мужчин было двое, оба они были лет сорока—сорока
пяти, с красновато-желтым цветом лица, острыми зубами и выдающимися
скулами. Женщины были обе молодые; заплетенные в косы волосы были
разукрашены зубами и когтями полярных медведей; с ними было двое
детей с живыми, смышлеными личиками и широко раскрытыми удивленными
глазами.
— Эскимосы, говорят, всегда голодны,—сказал Гобсон,—и я думаю, что никто из них не откажется от куска мяса.
По приказанию лейтенанта, капрал Джолифф принес эскимосам несколько
кусков оленины, которые они съели с большим аппетитом. Молодая
эскимоска, говорившая по-английски, все время не спускала глаз
с Полины Барнетт и других женщин. Заметив ребенка, которого миссис
Мак-Нап держала на руках, она подбежала к нему и начала его ласкать, что-то нежно приговаривая.
Полина Барнетт, разговаривавшая с эскимоской, старалась выражаться
с помощью лишь самых употребительных слов и узнала, между прочим, что эскимоска находилась целый год в услужении у датского губернатора
в Упернавике, у которого жена была англичанка. Потом эскимоска
покинула Гренландию и присоединилась к своим родным. Двое мужчин
были ее братья, другая женщина— ее невестка и мать обоих детей. Они
все возвращались с острова Мельбурна, направляясь на запад к мысу
Барроу, где жило их семейство, и были крайне удивлены, найдя факторию
у мыса Батурст. Оба эскимоса как-то неодобрительно качали головой, увидя в таком месте здание. Может быть, они находили место неудачно
выбранным для постройки форта. Но как лейтенант ни старался, он не мог
заставить их объясниться, или, может быть, он не понимал, что они ему
отвечали.
Молодой эскимоске, называвшейся Калюмах, очень понравилась Полина
Барнетт. Несмотря на то, что она ознакомилась с жизнью цивилизованных
людей, она покинула без сожаления дом губернатора в Упернавике, так как
была очень привязана к своим родным.
Насытившись и разделив между собою полпинты водки, которую дали
даже и детям, эскимосы собрались уходить; тогда Калюмах стала просить
Полину Барнетт посетить их снежную хижину. Путешественница обещала
притти на другой же день, если только не помешает погода.
На следующий день Полина Барнетт, в сопровождении лейтенанта, Мэдж и нескольких солдат с ружьями, взятыми на случай встречи с медведями, отправились к мысу Эскимосов, как они назвали выступ, у которого
расположились туземцы.
Калюмах выбежала навстречу к своей новой знакомой и с довольным
видом указала ей на свою снеговую хижину. Это был широкий конус из
снега; на вершине его было сделано узкое отверстие для выхода дыма
от находящегося внутри жилища очага. Эскимосы умеют удивительно
быстро устраивать свои временные жилища из снега. Хижины эти замечательно
приспособлены к климату, и их обитатели чувствуют себя в них
прекрасно даже в сорокаградусный мороз. Летом эскимосы живут в палатках, сделанных из оленьих или тюленьих кож.
Проникнуть в такую хижину—дело далеко нелегкое. В ней имеется
только одно входное отверстие, выкопанное на уровне земли. Чтобы пробраться
в хижину, надо было ползти через узкий коридор в метр длины,
так как такой именно толщины сделаны стены хижины. Подобное затруднение
не могло, конечно, остановить опытную путешественницу и Полина
Барнетт храбро поползла в узкий проход за молодой эскимоской. Что
касается лейтенанта Гобсона и его солдат, то они не сочли удобным
вход в хижину.
Проникнув в хижину, Полина Барнетт нашла, что оставаться в ней
было гораздо труднее, чем лезть в нее. Весь воздух был пропитан запахом
жира, моржовых костей, горевших на очаге, испарениями от кожи и мяса
моржей. Дышать было положительно нечем. Мэдж не могла выдержать
и выползла скорее вон. Полина Барнетт, чтобы не огорчить девушку, пробыла в хижине целых пять минут—пять веков. Кроме Калюмах, в хижине
находились дети и их мать, мужчин же не было дома; они отправились
,, охотиться на моржей за четыре или пять тысяч "миль от лагеря.
Полина Барнетт, выйдя из хижины, с наслаждением вдыхала свежий
воздух, вернувший краску на ее побледневшее лицо.
— Понравились вам эскимосские дома, милэди?—спросил ее Гобсон.
— Ничего,—ответила путешественница,—только вентиляция плоховата.
Эта интересная семья эскимосов прожила на выбранном ими месте
целую неделю. Оба эскимоса проводили половину суток на охоте за моржами, выжидая с необыкновенным терпением, когда моржи выйдут из
проделанных ими во льду отверстий, чтобы подышать свежим воздухом.
Как только показывался морж, ему сейчас же накидывали петлю, охватывавшую
все его туловище под ластами, и тогда оба эскимоса вытаскивали
его, иногда с большим трудом, и убивали ударами топора. Это походило
скорее на рыбную ловлю, чем на охоту. Убив моржа охотники пили его
горячую дымящуюся кровь, которую эскимосы очень любят.
Ежедневно, несмотря на низкую температуру, Калюмах приходила
в форт Надежды. Ей доставляло большое удовольствие обходить все
комнаты, смотреть, как шьют, и следить за всеми кулинарными манипуляциями
миссис Джолифф. Она распрашивала, как назывались по-английски
разные вещи и целыми часами разговаривала с Полиной Барнетт, если
можно назвать разговором подыскивание понятных друг для друга слов.
Когда путешественница читала вслух, Калюмах слушала чтение с величайшим
вниманием, хотя, наверное, ничего не понимала.