могла казаться такой уже ужасной. Почему же лейтенант не чувствовал
прежней уверенности?
Не раз ему приходилось говорить об этом с Полиной Барнетт. Путешественница
старалась ободрить его, приводя в доказательство все
вышеприведенные основания.
В этот день, гуляя с ним по берегу, она старалась доказать ему, что он поступил вполне основательно, устроив факторию на мысе Вату
рст.—
Да, милэди, вы, конечно, правы,—отвечал Джаспер Гобсон,—но
что я могу поделать с собой! В течение своей солдатской жизни я не
раз бывал в критических обстоятельствах и никогда не терял самообладания.
Теперь же я чувствую какое-то неопределенное беспокойство,
когда думаю о будущем. Если б я знал, с какой опасностью мне придется
иметь дело, я бы не боялся, но я даже не знаю, что мне угрожает...
— Но какая же может быть опасность?—спросила Полина Барнетт.—
И кого вы боитесь—людей, животных или стихий?
— Только не животных,—ответил лейтенант.— Это им надо бояться
охотников с мыса Батурст. Людей? Тоже нет. Эти места посещаются
только эскимосами, даже индейцы сюда редко заглядывают.
— Позвольте вам заметить, мистер Гобсон,—сказала Полина Барнетт,—
что канадцы, которых вы так опасались, больше не показываются!
— О чем я очень сожалею, милэди!
— Как! Вы сожалеете, что не встречаете своих конкурентов, намерения
которых были, конечно, враждебны?
— Милэди,—отвечал лейтенант,—я и жалею и не жалею их! Это
очень трудно объяснить! Обратите внимание, что отряд из форта Соединения, который должен был притти, не пришел; то же самое случилось и
с агентами Компании св. Людвига, которые то же должны были притти, и не пришли. За это лето не показался даже ни один эскимос...
— И что же вы из этого заключаете, мистер Гобсон?—спросила Полина
Барнетт.
— То, что добраться теперь до мыса Батурст и до форта Надежды
не так легко, как это кажется.
Путешественница с удивлением посмотрела на лейтенанта, лицо которого
выражало сильную тревогу.
— Мистер Гобсон,— сказала она,—но если вы не боитесь ни людей, ни зверей, стало быть, вы боитесь только стихий...
— Милэди,— ответил Джаспер Гобсон,—может быть, я слишком поддаюсь
мимолетному настроению, но местность эта мне кажется очень
странной. Если б я знал ее лучше, то, мне думается, я бы здесь не
поселился. Я уже раньше говорил вам о некоторых особенностях, которые
меня поразили и которые я совершенно не могу объяснить,—например, отсутствие камней на всей территории и гладко срезанный берег.
Вы помните, что я вам говорил о приливах?
— Помню, мистер Гобсон.
— Там, где море, по наблюдениям исследователей, должно было бы
подниматься на пять—шесть метров, оно поднимается лишь на одну треть
метра!
— Но ведь вы же объяснили это своеобразным строением поверхности, узости проливов...
— Я только старался найти объяснение,— ответил лейтенант Гобсон.—
Третьего дня я наблюдал еще более странное явление, объяснить
которое я отказываюсь, и думаю, что ни один ученый не сумел бы его
объяснить.
— Что же это было?
— Третьего дня, было полнолуние, и прилив должен был быть особенно
сильным. На самом же деле вода не поднялась даже и на треть метра.
Она совсем не поднялась!
— Но вы, может быть, ошиблись!
— Нет, я не ошибся. Я наблюдал сам. Третьего дня, 4-го июля,
прилив у берегов мыса Батурст был самый ничтожный.
— И что же вы об этом думаете, мистер Гобсон?—спросила Полина
Барнетт.
— Я думаю, милэди, что либо законы природы изменились, либо эта
местность находится в исключительных условиях... или уж я и сам не
знаю что... не понимаю... и... беспокоюсь!
Полина Барнетт больше не настаивала. Очевидно, что это необъяснимое
отсутствие приливов было так же неестественно, как если бы в полдень
не было солнца на меридиане. Конечно, если последствием землетрясения
не явилось изменение в устройстве берега и арктических земель...
Но подобная гипотеза не должна была удовлетворить внимательного наблюдателя
земных явлений.
Нельзя было допустить, что лейтенант ошибся, и в этот же день—
6-го июля—Полина Барнетт проверила вместе с ним по сделанным на
берегу отметкам, что прилива совсем не было, тогда как год тому назад
вода поднималась на треть метра.
Это открытие они решили держать пока в секрете. Лейтенант Гобсон
не хотел, и вполне основательно, возбудить какое-либо беспокойство
в своих товарищах. Но с этих пор часто видели, как он стоял задумчиво
на вершине мыса и не спускал глаз с расстилавшегося перед
ним моря.
В июле месяце пришлось прекратить охоту, потому что куницы, лисицы
и другие животные потеряли свой красивый зимний мех. Ограничивались
охотою на съедобную дичь: карибу и северных зайцев, которых,
как заметила и Полина Барнетт, было удивительно много в окрестностях
мыса Батурст, несмотря на ружейные выстрелы, раздававшиеся там
ежедневно.
Наступило и 15-е июля, а с форта Соединения не было еще никакого
известия. Гобсон решил отправить отряд к капитану Кравенти, раз капитан
не шел сам.
Начальником этого маленького отряда должен был быть, конечно
сержант Лонг, хотя ему очень не хотелось расставаться с лейтенантом.
Дело шло о долгом отсутствии, потому что вернуться в форт можно
было только в следующее лето, и сержанту пришлось бы провести; зиму
в форте Соединения. Мак-Нап или Райе могли бы, конечно, заменить
сержанта, но оба они были женаты, да и фактории трудно было бы
обойтись без них, так как один из них был плотником, а другой кузнецом.
Вот причины, заставившие лейтенанта выбрать именно сержанта Лонга.
С ним должны были отправиться четверо солдат: Бельчер, Понд, Петерсен
и Келлет. Им предназначалось для этого путешествия четверо саней
и соответствующее число собак. На сани должны быть сложены съестные
припасы и меха, выбранные из самых лучших лисиц, горностаев,
куниц, рысей, барсуков и вольверенов. Отъезд был назначен на 19-е июля, т.-е. на другой день после затмения. Томас Блэк должен был ехать
с сержантом, и одни сани предназначались всецело для него и его
инструментов.
Достойный астроном чувствовал себя в эти последние дни совсем
несчастным. Постоянная перемена погоды, туманы, ветер,—все это его
страшно беспокоило. Он не мог ни есть, ни спать. Какое это будет
ужасное несчастие, если небо покроется тучами в те немногие минуты, когда будет продолжаться затмение, и если ему, Томасу Блэку, командированному
специально для наблюдения, не удастся наблюдать ни блестящей
короны, ни протуберанцев! Сколько напрасных мучений, опасностей
он перенес!
— Заехать в такую даль, чтобы видеть луну,—жаловался он комично
печальным голосом,—и не увидать ее! Это было бы ужасно.
Нет, он не мог помириться с этой мыслью. Как только наступал
вечер, астроном поднимался на вершину мыса и смотрел на небо. Он
даже в это время не мог утешиться, любуясь бледным лунным диском.
Луна должна была появиться только через три дня—она сопровождала
солнце в его обращении вокруг земного шара и скрывалась в его лучах!
Томас Блэк часто высказывал свои опасения Полине Барнетт. Отзывчивая
женщина старалась, как могла, его утешить, напоминая ему, что
ведь теперь лето и что барометр, кажется, начинает подниматься.
— Что касается лета,—воскликнул Томас Блэк,—то я считаю, что
в этой стране не бывает лета!
— Но, мистер Блэк,—сказала Полина Барнетт,—если б даже, по
какой-нибудь несчастной случайности, вам не удалось наблюдать этого
затмения, то ведь будут же другие, я полагаю? Ведь затмение 18-го июля