мы страдали от жестоких морозов, теперь же, когда они нам необходимы, мы их, пожалуй, совсем не дождемся. Надо признаться, что нам до сих
пор не было удачи! И подумать только, что нам придется пройти шестьсот
миль с женщинами и ребенком!..
Джаспер Гобсон, не договорив, указал рукою на расстилавшееся перед
ним необозримое ледяное поле. Какую печальную картину представляло это
плохо замерзшее, то и дело трескавшееся море. Тусклая, полузакрытая
туманом луна едва поднималась на несколько градусов над горизонтом
и лила синеватый свет на окружающие предметы, которые, благодаря
полутени и преломлению лучей, казались сильно увеличенными. Некоторые
льдины, благодаря такому обману зрения, выростали до неимоверной
величины и напоминали сказочных чудовищ. Когда пролетали, шумя
крыльями, птицы, самая маленькая казалась величиной с кондора или
коршуна. Во многих местах, между ледяными горами, виднелись громадные
черные пещеры, в которые не решился бы всйти даже самый бесстрашный
человек. Иногда, подмытые снизу ледяные горы качались и падали
со страшным шумом, повторяемым звонким эхом, и вся картина
тогда резко менялась, подобно волшебным декорациям. С каким ужасом
смотрели на эти явления бедные обитатели форта, принужденные пуститься
в далекий путь навстречу неизбежным опасностям!
Несмотря на храбрость и силу воли, путешественница почувствовала
невольный ужас. Ей хотелось закрыть глаза, чтобы ничего не видеть, ничего не знать. Когда луну заволакивало густым туманом, картина принимала
еще более зловещий вид. Полина Барнетт представляла себе
караван женщин и детей, уныло тянувшийся среди снега, падающих ледяных
гор, под покровом темной, северной ночи!
Однако, она заставляла себя смотреть. Она хотела привыкнуть к суровой
картине, закалить себя против предстоящих ужасов. Вдруг она вскрикнула
и, сжав руку лейтенанта, указала ему на двигавшийся в полутьме
какой-то громадный предмет.
Это было чудовище исполинских размеров и необыкновенной белизны.
Оно медленно перескакивало громадными скачками с одной льдины на
другую, вытягивая чудовищные лапы, которыми могло бы свободно обхватить
десять дубов сразу. Чудовище, очевидно, тоже искало прохода,
чтобы покинуть остров, и старалось изо всех сил сохранять равновесие
на погружающихся под его тяжестью льдинах.
Проблуждавши таким образом около четверти часа, оно вдруг повернуло
назад и направилось к тому месту, где стояли лейтенант и Полина Барнетт.
В ту же минуту лейтенант схватил ружье и приготовился стрелять.
Но, прицелившись, он опустил его, сказав вполголоса:
— Это медведь, милэди, принявший такие необычайные размеры
вследствие преломления лучей.
Убедившись, что это действительно был лишь медведь, Полина Барнетт
вздохнула с облегчением. Затем она вдруг воскликнула:
— Да ведь это мой медведь, наверное, единственный, оставшийся на
острове. Но что же он делает?
— Он старается спастись, милэди,— ответил Джаспер Гобсон.—Старается
покинуть этот проклятый остров, но это ему так же мало удастся, как и нам!
Джаспер Гобсон не ошибался. Медведь пытался покинуть остров,
чтобы добраться до какого-нибудь материка, но, потерпев неудачу, возвращался
обратно. Проходя в двадцати шагах от миссис Барнетт и лейтенанта, он ворчал и сердито мотал головой. Он или не заметил путешественников, или не обратил на них внимания, и вскоре скрылся за
ближайшим холмом.
В этот день лейтенант и миссис Барнетт вернулись в форт грустные
и молчаливые. *
Однако, несмотря на невозможность отъезда, все приготовления к нему
продолжались с прежним усердием. Нельзя было пренебрегать ничем, что только могло обеспечить безопасность похода. И надо было иметь
в виду не только трудность и утомительность пути, но и все причуды
этой полярной природы, с таким трудом поддающейся исследованию
человека.
Особенное внимание было обращено на упряжь собак. Им предоставили
свободно бегать вокруг форта, чтобы набраться сил и поразмять
отяжелевшие от долгого бездействия члены. В сущности, все собаки были
в прекрасном виде и могли безбоязненно предпринять какое угодно путешествие.
Также внимательно были осмотрены и сани, которым предстояло
выдержать сильные толчки от неровностей ледяного поля. Осмотр и поправка
их были всецело возложены на плотника Мак-Напа и его работников.
Кроме того, было сделано двое новых больших саней-повозок: одни
для перевозки провизии, другие для мехов. Их должны были везти прекрасно
выезженные олени. Меха представляли, пожалуй, лишний багаж,
без которого можно было обойтись, но лейтенант хотел непременно соблюсти
интересы Компании Гудзонова залива, решив, что расстанется
с мехами лишь в том случае, если они затруднят передвижение всего
каравана.
Что касается съестных припасов, то их надо было взять как можно
больше и уложить в тюки, удобные для перевозки. Рассчитывать на охоту
нельзя было ни в каком случае, потому что, раз установится путь, все
животные не замедлят покинуть остров и, конечно, опередят путешественников.
Поэтому на большие сани нагрузили сушеное мясо, пироги из зайцев, сушеную рыбу, сухари, запас которых был, к сожалению, невелик, щавеля, ложечной травы, водки и спирта для приготовления горячей пищи.
Гобсону очень хотелось захватить с собой топлива, так как на расстоянии
шестисот миль они не должны были встретить ни одного дерева, ни одного
куста, ни даже моха. Но такой тяжести не было возможности везти с собой, и от нее пришлось отказаться. Что касается теплой одежды, то в ней
недостатка не предвиделось, а в случае надобности можно было приняться
и за меха.
Томас Блэк, сидевший безвыходно в своей комнате и не принимавший
ни в чем никакого участия, появился лишь тогда, когда узнал, что
день отъезда окончательно назначен. Но и тут он занялся исключительно
санями, предназначенными для его особы, его инструментов и вещей.
Он делал все молча, и никто не мог добиться от него ни одного слова.
Он, казалось, все забыл, даже то, что он был астрономом, и со дня не-
удавшегося затмения не обращал больше внимания ни на какие явления: ни северное сияние, ни кольцо вокруг солнца, ни ложная луна,—ничто
его больше не интересовало.
В эти последние дни все так усердно занялись приготовлениями, что
18-го числа утром уже можно было пуститься в путь.
К несчастью, ледяное поле все еще не было достаточно крепко. Хотя
температура и понизилась, но холод все же не был настолько силен, чтобы сковать всю поверхность поля. Снег шел мелкий, неровный. Лейтенант, Марбр и Сабин ежедневно осматривали берега от мыса Михаила
до бывшего залива Моржей. Они отважились даже пройти около мили
по льду, при чем убедились, что он был весь в трещинах, буграх [и
промоинах. Не только сани, но и пешеходы с трудом могли бы преодолеть
все препятствия. Во время этого странствования путешественники
устали до изнеможения и думали, что не будут в состоянии вернуться
на остров по этой поминутно изменяющейся среди подвижных
льдов дороге.
Действительно, казалось, сама природа была против бедных исследователей.
18-го и 19-го ноября термометр поднялся, а барометр, напротив, стал понижаться. Эта перемена должна была привести к самым
печальным последствиям. Становилось все теплее, небо стало покрываться
тучами. При тридцати четырех градусах Фаренгейта пошел уже не снег, а проливной дождь, размывший во многих местах ледяную кору. Легко
представить себе также влияние этих ливней на ледяные горы, продолжавшие