Накинуть телогрейки и натянуть ушанки — дело одной минуты, а дальше… почти ощупью, хочешь не хочешь, под руку! Холодная, темная, сугробистая улица.
Шли молча, каждый был занят своими мыслями, и даже когда вошли в дом, все еще не хотели говорить.
Как обычно бывает в таких случаях, на какое-то время выручили книги. Их было много. Пожалуй, именно они были настоящими хозяевами комнаты вместе с кусками руды. То и другое заполняло ее целиком.
Легли. Потушили свет. Павел Петрович стал снова рассказывать о том, как уже никто не верил в возможность находки новой рудной линзы на «Сокольном». Шел месяц за месяцем упорного труда; несмотря на недостаток рабочей силы и оборудования, вопреки разговорам о бесперспективности дела, кончилось тем, что линзу нашли, да не одну.
Рассказ Бурова был без начала и конца и, конечно, без какой-либо морали. Он так же неожиданно оборвался, как и начался. Несколько минут прошло в молчании, а затем в темноте раздался голос Тарасова:
— Ничего! У нас тоже что-нибудь получится!
Ответа не последовало.
Утром Буров ушел на рудник, а Тарасов отправился в свой «закуток». Он со злобным упорством рылся в очередном отчете, когда неожиданно заметил, что рядом с ним стоит худощавый, с чуть оттопыренной нижней губой Иван Петрович Коровин.
За этим разведчиком водилась слава, что он, хотя по образованию и не инженер-геолог, да и техникум кончал, можно сказать, экстерном, знает на руднике все — «что было и что будет»; может наизусть рассказать почти про каждую горную выработку, но до смерти не любит высказываться на любых собраниях. Вчера он не изменил своим привычкам: вежливо выслушал доклад Тарасова и сразу ушел.
— Не помешаю, Михаил Федорович?
— Что вы, почему же?
Помолчав, Коровин спросил:
— А старый архив вы смотрели?
— Мы собирались заняться архивом геологоразведочной службы концессии[1], но он в таком состоянии, что там едва ли можно найти что-либо толковое. Пришлось начать с документов, оставшихся еще от времен до сдачи рудников Алтая в концессию, хотя эти бумаги тоже разрознены.
— Да. Нам тоже с этим пришлось немало повозиться. Дело оказалось в сложном шифре, пользуясь которым концессионеры заметали следы, но так, чтобы самим при случае можно было разобраться. Капиталисты люди жадные, зря денег не тратили.
— А вы не зря хвастаетесь, что разобрались? Здесь тоже еще немало стоит шахт, из которых раньше велась добыча хорошей руды. Вот, например, Крюковская. И когда будет пущена, никто не знает.
— У нее же подъем не годен и воды под горло.
— А вы знаете, есть там руда? Куда и где вести выработки? Сам факт поспешного затопления шахты говорит о том, что хоронить ее еще рано. То-то!
— Но все же, Михаил Федорович, я не думаю, что надо отказываться от изучения архива концессии и поисков людей, которые участвовали в их работах. Они многое могут помнить или хотя бы указать маршруты поисков.
— Это дело долгое. Проводники и мастера обычно бояться показать, что' они были связаны с концессией.
— Ну, нет! Думать о трусости таких людей — это путать гнилушки с лесом. А почему не вспомнить тех, кто прятал находки от чужеземцев и теперь еще продолжает молчать.
— Почему!
— Одни считают, что мы сами должны были бы их спросить, другие, как вы и говорили, побаиваются ответственности, а третьи присматриваются к нам, ищут — кому можно, не боясь, поведать тайну.
Коровин был несомненно прав. Он немало поработал с «вольными» алтайскими старателями и изыскателями и хорошо знал этих людей.
— Но не об этом сейчас разговор, — продолжал Коровин. — Был еще один старый архив. Папки с документами «Управления кабинетских земель». Там много разной чепухи, не имеющей отношения к нашему делу. Но есть бумаги о результатах старых разведок, проведенных еще в крепостное время.
— Где вы их видели? — спросил Тарасов.
— Да здесь в конторе.
— Не знаю… В фондах мне такой папки не встречалось.
— Там их было немало. Во всяком случае не меньше десятка толстых дел в синеватых обложках с типографскими надписями. В каждом деле по нескольку отчетов. Может быть, Павел Петрович их убрал куда-нибудь отдельно.
— Как же они попали сюда, на Риддер, из императорского архива?
— Вот уж тут не помогу. Не знаю…
Буров зашел в контору поздно вечером и то только потому, что увидел в ней свет в неурочное время.
Тарасов, склонившись над картой Алтая, наносил на нее пункты встречи Коровина с вольными разведчиками в самых отдаленных от дорог и рудников местах. Оба так увлеклись, что если бы Буров случайно не задел стоявший на пути табурет, то так и остался бы незамеченным.
1
В годы нэпа Советское государство в целях развития хозяйства было вынуждено временно передавать часть предприятий для строительства и эксплуатации иностранным фирмам — «в концессию».