Может случиться так, что со временем в ней в первую очередь пробудится порыв защитить хотя бы свое дитя, избавив его от этого ужасного окружения, от вечной опасности и вечных мук. Страх за ребенка сильнее собственных страданий от постоянного ощущения себя тонущей. Она старается удержать его над поверхностью затхлых, стоячих вод, в то время как многие из тех, кто мучается рядом, цепляются за нее, стремясь увлечь в Пучину.
Эти свинцовой тяжести «воды» суть ожившие на эфирно-вещественном уровне, но еще не приобретшие четких очертаний помышления утопленников-самоубийц, а также всех тех, кто носится с подобной мыслью, пока что пребывая на Земле. Помышления тех и других вступают друг с другом в связь, не только притягивая, но и все время усиливая друг друга, а это влечет за собой все новые муки, которым нет конца. «Водоем» этот высох бы, если бы с Земли вместо субстанции того же рода изливался поток бодрых, радостных, жизнеутверждающих помышлений.
Благодаря материнскому инстинкту забота о ребенке со временем может перерасти в заботливую и трепетную любовь, у которой достанет сил, дабы стать первой ступенькой Лестницы Спасения. Поднявшись по Этой Лестнице, мать сможет вырваться из обители мук, которые она уготовила себе, преждевременно прервав свое земное бытие. Стремясь уберечь от мук то самое дитя, которое она некогда обрекла на них, мать питает в себе нечто Возвышенное и в конце концов и вправду восходит на следующую ступень, попадая в менее мрачное окружение.
Однако же, дитя, ощущаемое ею на руках, в действительности не заключает в себе живой души того ребенка, которого она бросила в волны, совершив убийство. Такой несправедливости просто не могло бы случиться. В большинстве случаев живая душа ребенка резвится на солнечной полянке. Дитя же на руках у борющейся за него матери есть лишь призрак, оживший образ ощущений не только детоубийцы, но и самого ребенка! Это может быть образ Вины, возникший под тяжестью сознания собственного греха, или образ Отчаяния, образ Ненависти или образ Любви. Но все это не имеет значения для матери. Ей мнится, что это и есть ее живое дитя, ибо образ не только неотличимо похож на него, но и совершает те же движения, кричит точно так же и т. д. В рассмотрение таких деталей и многочисленных вариантов я, однако же, не хочу входить.
Можно было бы описать бесчисленное множество потусторонних событий, род которых всегда в точности привязан к роду предшествовавших им земных деяний. Об одном из таких событий я все же хотел бы упомянуть в качестве примера того, как посюстороннее переходит в потусторонний мир.
Предположим, что женщине или девушке предстояло стать матерью вопреки своему желанию. Как это, к сожалению, весьма нередко случается, она приняла по этому поводу определенные меры. Даже в наименее жестоком случае, когда дело обошлось без телесных повреждений, Искупление не гарантировано. Эфирно-вещественный мир, то есть то окружение, куда попадет душа этой женщины после земной смерти, регистрируют все точно, и повлиять на него нельзя.
В момент совершения этого деяния эфирно-вещественное тело того, кто так и не стал ребенком, повисает на эфирно-вещественной шее совершившей противоестественный поступок женщины, так и не пожелавшей стать матерью. Это бремя будет висеть на ней вплоть до Искупления ее деяния. Вполне естественно, что данная девушка или женщина не замечает этого до тех пор, пока живет на Земле в грубо-вещественном теле. Ей разве что изредка бывает слегка неловко. Никаких других последствий она не ощущает, ибо крохотное эфирно-вещественное тельце младенца легче перышка по сравнению с ее грубо-вещественным телом. К тому же большинство нынешних девушек слишком огрубели для того, чтобы ощутить этот маленький «довесок». Но это огрубение — вовсе не прогресс, да и не признак крепкого здоровья. Напротив, оно означает регресс, являясь признаком «толстокожей» души.
Однако же, в момент земного умирания, то есть, как только эфирно-вещественное тело матери покинет ее земное тело, повисшее у нее на шее тельце младенца перестанет быть невесомым. Его тяжесть и плотность сравняются по роду своему с эфирно-вещественным телом матери, так что тельце ребенка станет для нее абсолютным бременем. С этой минуты оно будет причинять эфирно-вещественному телу матери те же самые неудобства, какие причиняло бы ей на Земле повисшее у нее на шее грубо-вещественное тельце младенца. По роду того, что произошло в земной жизни, эти неудобства могут превратиться в настоящие муки удушья. В потустороннем мире матери придется все время носить тельце младенца не шее. Она не освободится от него до тех пор, пока в ней не пробудится материнская любовь. В данном случае речь идет о стремлении заботиться о тельце младенца, как должно, отказываясь от собственного комфорта и обеспечивая ему весь необходимый уход, как бы трудно это ни было. Но в большинстве случаев матери предстоит пройти долгий путь, прежде чем она осознает все это!