Собравшись с силами, он издает отчаянный вопль. Никто не обращает на него внимания. Плача, они глядят на умолкшее тело, которое он осознает как свое собственное, созерцая его в то же самое время как нечто чуждое, более не принадлежащее ему. Ведь именно он, его собственное тело стоит рядом, избавившись от боли, ощущавшейся им до сих пор.
С любовью он произносит имя жены, стоящей на коленях близ того, что еще недавно было его смертным одром. Она, однако же, не перестает плакать, ни единым словом, ни единым движением не откликаясь на его зов. В отчаянии он подходит к ней и грубо трясет ее за плечо. Она этого не замечает. Он ведь не знает о том, что дотронулся до эфирно-вещественного тела своей жены, сотрясая именно его, а не грубо-вещественное тело, и что жена, подобно ему самому никогда не думавшая о том, что есть нечто большее земной плоти, еще не может ощутить его прикосновения к своему эфирно-вещественному телу.
Он испытывает несказанный ужас, его пробирает дрожь. Осознав свое одиночество, он лишается силы и падает, теряя сознание.
Услышав знакомый голос, он постепенно пробуждается. Он видит, что тело, с которым он не расставался на Земле, лежит неподвижно, утопая в цветах. Он рвется прочь, но не может удалиться от этого умолкшего, остывшего тела. Он ясно ощущает, что все еще связан с ним. Но пробудивший его от дремы голос раздается вновь. Это его друг, он разговаривает с каким-то другим человеком. Они ведут разговор, непосредственно относящийся к возложению принесенного ими с собой венка. Больше никого вокруг нет.
К нему явился друг! Он хочет дать знать о себе обоим — другу и тому, кто рядом с ним. Они ведь так часто вместе бывали у него в гостях! Он должен сказать им, что, как это ни странно, все еще жив и может слышать то, что говорят его друзья. Он кричит! Но друг спокойно поворачивается к своему спутнику, продолжая разговор. Но вдруг до нашего героя доходит, что же именно говорит его друг, и его охватывает ужас. Разве тот, кто говорит о нем такое, может быть его другом?
Остолбенев, он прислушивается к словам этих людей, вместе с которыми он так часто кутил и веселился. Они ведь говорили ему только хорошее, навещая его гостеприимный дом и угощаясь у него за столом.
Посетители ушли, их сменили другие. Только теперь он смог узнать людей по-настоящему! Многие из тех, кого он прежде уважал, пробуждали в нем теперь отвращение и гнев, многим же из тех, на кого вообще не обращал внимания, он с удовольствием и благодарностью пожал бы руку. Но ведь они не слышали его, не ощущали его присутствия, несмотря на то, что он орал и выбивался из сил, пытаясь доказать, что все-таки жив!
После этого тело, сопровождаемое помпезной похоронной процессией, отвезли на кладбище. Усевшись верхом на свой собственный гроб, он только рассмеялся от отчаяния — а что ему оставалось делать? Но смех вскоре вновь сменился глубочайшей меланхолией, беспредельное одиночество обуяло его. Он почувствовал усталость и уснул.
Проснулся он в темноте. Он не знал, сколько именно проспал. Он, однако же, ощутил, что не связан более со своим земным телом так, как до сих пор. Итак, он свободен. Свободен во Мраке, как-то особенно, ни с чем не сравнимо давящем на него.
Он закричал. Ни звука. Он не слышал даже своего собственного голоса. Он застонал и упал навзничь, сильно ударившись головой об острый камень. Когда спустя долгое время он пробудился, его окружал все тот же Мрак, все то же тягостное молчание. Он захотел подпрыгнуть, но отяжелевшее тело не слушалось его. Собравшись с силами, приданными страхом и отчаянием, он принялся ощупывать все вокруг. Он все время, падал, ушибался, натыкался со всех сторон на углы и кромки — и все же не мог спокойно выжидать, ибо его все время неудержимо влекло к тому, чтобы искать и нащупывать. Искать — но что? В мыслях — смятение, усталость и безнадежность. Он искал чего-то, что не мог постичь. Но все же искал!
Его влекло все дальше и дальше! Спотыкаясь и падая, он вновь подымался, дабы отправиться странствовать. Так прошли годы, десятилетия. В конце концов он всхлипнул, заплакал, грудь его сотрясалась. Он исторг из себя мысль, мольбу, вопль усталой души, стремящейся хоть как-то прервать течение мрачной безнадежности.
Однако же, крик безмернейшего отчаяния и безнадежного страдания породил и первую мысль — желание вырваться из этого состояния. Он попытался осознать, что же именно привело его в это исполненное всяческого ужаса состояние, что же именно с такой жестокостью понуждало его блуждать во Тьме. Он ощутил вокруг себя неприступные скалы! Что это — Земля или все-таки иной мир, в существование которого он ни за что не мог поверить?