Никто не знал возраста Пихтачева. За двадцать лет, как приехал Павел Алексеевич из Центральной России на прииск Южный, он почти совсем не изменился. На вопрос, сколько ему лет, всегда и всем отвечал: «Моложе тебя!» Не было у Пихтачева и семьи. Правда, приехал он на прииск с женой, но жили они плохо, часто ссорились, и однажды, когда он загулял, жена навсегда уехала к родным. Пихтачева позже не раз пытались женить, но он поклялся своим приятелям никогда не связываться с «бабами» и очень огорчался, что жена его оказалась «отходкой», то есть сама ушла от него, а не «брошенкой» — покинутой им.
В начале войны Пихтачева призвали в армию и на фронте приняли в партию. В первых же боях он был тяжело ранен, долго скитался по госпиталям, демобилизовался по инвалидности и приехал снова на Южный. Вскоре его избрали председателем артели «Приискатель», и он с головой ушел в дела артели, ставшей смыслом его жизни. Поселился он у одинокой старушки, которая и выходила его.
Пихтачев совсем не заботился о своей внешности и нередко принимал на дому забежавших к нему артельщиков даже в исподнем белье. На все замечания по этому поводу он отвечал: «Подчепуриться не успел, артельных дел много». Пихтачев был горячим поборником старой приискательской традиции: «Золото чистеньких не любит».
Так и бегал он из конца в конец прииска, небритый, непричесанный, в старенькой измятой кепке. Только яловичные сапоги были всегда густо смазаны дегтем.
— Ты всерьез, Иван, о руднике думаешь? — грозно спросил Пихтачев и провел рукой по колючей щеке.
— Конечно, Павел Алексеевич.
— Ну и дурак, выходит, ты только с виду смышленый. Что мы, впервой о руднике слышим? От прежних начальников, может, тоже слышали. — Он хитро подмигнул Ивану.
— Слыхали. Так это от прежних… — замялся Иван.
— А чем нонешние лучше? Вызвали Степанова в обком, погрозили снять с работы, так он с перепугу и зашумел о руднике, — засмеялся довольный собой Пихтачев.
Рассмеялись и старики, которым понравилось объяснение председателя.
— Нет, Павел Алексеевич, Рудаков и Степанов другие люди и по-другому дело поведут, — убежденно возразил бригадир.
— Другие? Степанов тоже чемоданы не раскрывает, чтобы поскорее смыться, — убеждал председатель.
— А старый директорский дом начали ремонтировать, — мрачно сообщил Дымов.
— Вон чё! Взаправду остается? — с тревогой спросил Пихтачев, но ему не ответили.
Старатели спустились в мокрый разрез — при Пихтачеве все работали.
Хлюпая по воде кирзовыми сапогами, к председателю подошла Наташа и попросила пузырек со ртутью.
— Как дела, красавица? — громко спросил ее Пихтачев.
— К съемке готовы, но нет Рудакова.
— Начинайте без него, — скомандовал он.
— Без представителя прииска съемку нельзя делать, — возразила Наташа.
— Я здесь хозяин, слушай, синеокая, мою команду. — И Пихтачев, напевая:
попытался обнять Наташу, но сразу же горько пожалел об этом — девушка с силой ударила его по руке.
— Шайтаниха, никак, руку переломала! — взвыл от боли игривый председатель.
— В следующий раз и переломаю, если еще пристанешь, шалопутный, — погрозила Наташа.
Павел Алексеевич, потирая руку, растерянно проговорил себе под нос:
— С такой дролей шутки плохи. Еще в девках ходит. А бабой станет — совсем озвереет.
Тут Павел Алексеевич увидал подходившего Рудакова и как ни в чем не бывало крикнул:
— Мы ждали, ждали тебя, Сергей Иванович, и начали съемку.
— Опять своевольничаешь? Ты же мне давал слово. — Рудаков строго посмотрел на Пихтачева.
Председатель помолчал и вместо ответа спросил:
— Почему пешком, Сергей Иванович?
— Коня я отдал возить в школу дрова, ведь ты так и не вывез своей доли.
— Это завхоз Краснов виноват, я ему, сукину сыну, наказывал, — оправдывался председатель.
— Виноват ты, и с тебя спросим. Где так вымок? — поинтересовался Рудаков, заметив, что на Пихтачеве брюки изрядно промокли.
— На третьей гидравлике сам полсмены мониторил: Санька кривой по запьянцовскому делу… — ответил председатель и подумал: «Зоркий, примечает, что другим невдомек».
— Дела… А ты опять, Павел Алексеевич, небритый? — как бы походя бросил Рудаков, направляясь к Михайле, стоявшему У гидромонитора.
Тот откинул на плечи капюшон рваного прорезиненного плаща, обтер ладонью мокрое лицо и попросил закурить. Инженер стал к гидромонитору.
Сергей Иванович очень любил мониторить и каждый раз, когда бывал на гидравликах, подолгу простаивал у водяной пушки. Эту страсть уже знали все и одобряли ее, тем более что работал он хорошо, не уступая любому старателю.
Управляя гидромонитором, Сергей Иванович всегда переживал настоящую радость, ощущая в руках огромную силу водяного орудия, быстро и легко смывающего древний увал.
Пятнадцать лет назад, еще студентом, он впервые познакомился с гидромонитором и сразу полюбил эту простую и сильную машину. Работая на производстве, Рудаков познал десятки более совершенных горных машин, но его по-прежнему тянуло к водяной пушке, как к другу счастливой молодости.
Сергей Иванович искусно перемещал упругую водяную струю по подножию высокого увала. Она со свистом выбрасывалась из жерла гидромонитора и, с шумом вонзаясь в породу, разлеталась по забою тысячами брызг. Вруб становился все глубже и глубже, борт забоя трескался, угрожая обвалом. Наконец сотни кубометров породы с гулом и пылью поползли вниз и завалили забой. Рудаков начал размывать обрушенную массу. Увлекшись, он не замечал брызг, летевших на него из гидромонитора, и, только когда основательно промок, с большой неохотой уступил место Михайле.
— Как хорошо! Если бы не дела, всю смену простоял бы у этой пушечки, — отжимая полы шинели, говорил Рудаков.
— Плохо с намывом, — пожаловался Михайла.
— Будем строить рудник, и заработки увеличатся.
— Ну! — высказал свое сомнение Михайла. И спросил: — А с чем руду едят?
— С умением.
— Пусть молодежь пробует, а нам неспособно.
— Ну, как знаешь, насильно мил не будешь, — отходя от старика, заметил Рудаков.
Михайла крикнул:
— Значит, заработки будут больше?
Рудаков утвердительно кивнул головой и пошел к шлюзам, на которых шла съемка золота.
Золотоизвлекательный шлюз — наклонный деревянный лоток метровой ширины, с высокими, в рост человека, дощатыми стенками — по всей длине застилался деревянными торцами — шашками. Между торцами, как в карманы, оседало тяжелое золото, когда его вместе с песком водой прогоняли через шлюз.
Съемка была в разгаре. Уже снятые и обмытые торцы лежали кучей за бортом шлюза, а в нем шла доводка обогащенной золотом породы, вымытой из торцовых карманов. Наташа деревянной дощечкой собирала и потом вновь слегка разбрасывала породу в медленно текущей по шлюзу воде. Вода уносила мелкие камешки, и на дне все отчетливее проступали маленькие кучки серебристого, амальгамированного ртутью золота. У бортов шлюза стояли старатели, молча наблюдая за Наташей.
Рудаков хотел было задать свой обычный для съемки вопрос: «Как улов?» — но не сделал этого: хмурые лица старателей говорили о многом.
Наташа собрала в железный совочек снятое золото, но его было так мало, что оно не покрывало дна совка.
— Теперь ясно — план свой артель совсем провалит. Сезон скоро кончается, гидравлики замерзнут, — разочарованно протянула девушка.
— План по смыву породы мы выполняем, а что золота нет, не наша вина. Мы золотишко здесь не сеяли, — пошутил председатель.
— Здесь крохоборничаем, а рядом, на Медвежьей горе, залежи нетронуты лежат, — не сдавалась Наташа.
— А кто их видел? — крикнул рыжий Дымов.
— Наука определила.
— Наука в нашем деле ни к чему, мы золото, как собаки, чуем. Потому не мути, девка, народ. Понятно? Не наше дело с рудником связываться, там без нас обойдутся, — горячился Пихтачев.