— Одни значки, — сказал он подошедшему Захарычу и закоченевшими руками стал нагружать новый лоток.
Настроение портилось, золотоискатели приуныли — зря залезли в такую глушь. Наступили сумерки, работу пришлось приостановить и добытый песок палубком отвезти от шурфа к ручью.
Дымов заканчивал промывку при ярком берестяном факеле, насаженном на приметный кол, а подручные зорко наблюдали воспаленными глазами за каждым его движением.
С той стороны ручья донесся всполошивший золотоискателей хруст сухих сучьев и рев медведя.
— Хозяин тайги серчает. Пошли в зимовье, — поспешно предложил Михайла.
— Серчает: зачем, значит, без спросу землю ковыряем. А в зимовье поспеем, наперед пески домоем, — спокойно рассудил Захарыч.
Медведь вновь рявкнул, и Михайле показалось, что в отсвете факела он увидел зверя.
— Сюда идет, братцы, — хватаясь за кайло, испуганно прошептал он и поспешно перекрестился.
— Сейчас пужнем, — громко сказал Захарыч.
Расщепив палку, он вставил в нее кусок бересты, поджег и запустил горящий факел на ту сторону ручья. Медвежий рев затих. Теперь только бульканье воды на промывке будоражило таежную тишину.
Дымов устал и, с трудом выпрямившись, передал лоток Захарычу. Тот горячо взялся за работу, но после каждой промывки на золотоискателей по-прежнему глядело пустое дно лотка. Надежды на богатую находку исчезали вместе с пустой породой. Скоро и остатки песка были промыты. Захарыч в сердцах бросил на воду лоток, высморкался и огорченно покачал головой.
— Хоть бы одна бусинка. Вот оно, Граф, твое шалое золотишко, — иронически бросил он.
Опорожнив последний палубок, старик рукой сбросил в воду крупную гальку. Но наблюдавший за ним Михайла неожиданно сорвался с места и, не засучив рукавов, стал шарить по дну ручья.
Он молча судорожно ощупывал дно и вдруг вытащил из воды плоскую лепешку величиной со спичечную коробку.
— Давай сюда! — властно закричал Дымов.
— Ну, я поднял… — зло ответил Михайла.
— Моя делянка. Кому говорят — давай?! — И Дымов, взяв кайло, подступил к Михайле.
— На притужальник берешь? — трусливо пробормотал Михайла, но самородок отдал.
— Плевал в нужду, все куплю и выкуплю! — шептал Дымов, не отрывая глаз от самородка.
— Небось про этот ключик Турбин на мутенке сказывал. А что с самородкой делать будем? — спросил повеселевший Захарыч.
— Конечно, Степанову в подарок не понесем, он дознаваться станет, где добыли, и тогда конец нашему фарту, — раздраженно бросил Дымов.
— Ну? — ждал ответа и Михайла.
— Сдадим «хозяину», заплатит нам не меньше приисковой кассы, и все будет в порядке, — хитро подмигивая, разъяснил Дымов.
— А кто это «хозяин»? — насторожился Захарыч.
— Узнаешь после, а сейчас об самородке у меня чтобы молчок, так будет для нас лучше, — предупредил Дымов.
Старатели поспешно замаскировали шурф, попрятали в кусты свой инструмент и, бросив в ручей чадивший берестяной факел, ушли в сторону зимовья.
Глава восьмая
ОСОБОЕ МНЕНИЕ ПИХТАЧЕВА
В переполненной людьми комнате партийного бюро второй час шло заседание. На стульях и скамьях, расставленных вдоль стен, в тесноте, сидели члены партийного бюро, приглашенные старатели, работники геологической разведки.
Турбин стоя читал проект постановления бюро об улучшении работы геологоразведочной службы.
Рудаков, слушая Турбина, думал о недавнем решении бюро обкома партии. Неприятное это для южан решение, но что возразишь? Действительно, геологоразведочные работы здесь по-прежнему в загоне. Упрек обкома в слабости партийной работы на Южном Сергей Иванович переживал как личное поражение и с тревогой задавал себе вопрос: по плечу ли груз?
Закончив читать, Егор Максимыч сел, а Рудаков попросил высказать замечания.
— У меня есть замечание, — вставая со стула, сказал Степанов. — Вопрос о разведке поставлен верно и остро, только мы слишком замахиваемся: подавайте нам и особую разведочную партию, и новейшее оборудование, и кадры. Я уже говорил об этом в тресте. Сказали — поменьше фантастики. — Он развел руками.
— Это верно, — согласился Турбин, скатывая в трубочку прочитанную резолюцию.
Подняв руку, попросил слова маркшейдер Плющ.
— Мы, большевики, за разведку отвечаем в первую очередь. Рассуждая диалектически, с одной стороны, начальник прииска прав, а с другой стороны, наоборот, новое начальство недооценивает вопрос создания рудных запасов. По-прежнему распыляют силы на добычу россыпного золота и этим тормозят строительство рудника. Мы должны записать это в резолюции, предупредить товарища Степанова и потребовать от него перестройки, — закончил Плющ под насмешливый возглас:
— Опять «с одной стороны» и «с другой стороны». А где же «что мы имеем на сегодняшний день»?
Рудаков улыбнулся реплике и, обращаясь к Степанову, сказал:
— Давайте на этот раз попробуем решить вопрос с разведкой широко, по-партийному. Не возражаешь, Виталий Петрович?
— Попробуй, — недовольно буркнул Степанов и отвернулся.
После перерыва в комнату набилось еще больше народу. Разговоры о строительстве рудника взволновали всех — от дряхлых стариков до мальчишек: люди стояли у открытой двери, в коридоре и даже на темной улице, жадно ловя каждое слово.
Собравшиеся вполголоса обменивались мыслями, все чаще раздавались возгласы: «Пора начинать!» — но Рудаков медлил.
В дверь с трудом протиснулся бригадир гидравлистов Иван Кравченко. Он увидел Наташу и приветливо ей кивнул. Рядом с ней, заслонив широкой спиной открытое окно, стоял Турбин и что-то сосредоточенно заносил в записную книжку. Забойщик Петр Бушуев, широко улыбаясь, говорил Степанову:
— Закрепили по всем правилам, без обмана.
— Проверю еще раз. — И, обращаясь к секретарю партийного бюро, Виталий Петрович предложил: — Пора, Сергей Иванович, начинать обсуждение второго вопроса.
— Пора-то пора, да, видишь, Павла Алексеевича нет. Вечно заставляет себя ждать. А как без председателя артели решать?
— Пихтачев, чего доброго, и совсем не явится, — высказала предположение Наташа.
— Он может, — поддержал ее Турбин.
В эту минуту за дверью послышался знакомый всем голос, и кто-то сказал:
— Пихтач идет.
Ни с кем не поздоровавшись, Пихтачев молча сел на свободное место у стола. Словно не замечая, что на него с осуждением смотрят десятки глаз, он развалился на стуле, выбросив вперед ноги. С забрызганного кожаного пальто и с сапог стекала жидкая грязь.
— Опять опоздал, Павел Алексеевич! Ведь тебя предупреждали? — спросил Рудаков приглушенным голосом.
— Не в бабки играл! На пятой гидравлике был, — отрезал Пихтачев, положив ногу на ногу.
Степанов возмутился. Он круто повернулся к Пихтачеву и с укором посмотрел на него. Пихтачев не выдержал взгляда и опустил голову.
— Слушай, Павел Алексеевич, когда ты образумишься? Сколько раз с тобой чин по чину беседовали, по-доброму просили. А толку что? — не скрывая раздражения, вмешался Турбин.
— Указывать вы все мастера, а работать приходится Пихтачеву, — уже тоном ниже отбивался председатель артели.
— Опять в ту же дуду? — с горечью продолжал Турбин. — Пришел позже всех, да еще шумишь. Посмотри-ка на себя: небритый, растрепанный, грязный. А ведь ты начальство крупнейшей артели, с тебя народ пример берет.
— Подчепуриться не успел, верно! — вспыхнул Пихтачев. — Может, начнем по существу?
— Это тоже по существу. По существу твоего поведения, — оборвал Рудаков. И, окинув взглядом присутствующих, уже спокойно объявил: — Обсуждаем вопрос о строительстве рудника. Докладывает товарищ Степанов.
Начальник прииска встал и хмуро посмотрел на старателей.
— Партийному бюро известно, что прииск давно не выполняет плана. Говорят, что виноват господь бог: воды мало, потому и гидравлики работают в половину мощности, а скоро зима, и они совсем замерзнут. Нет и других россыпных объектов, кроме Миллионного, где можно было бы использовать свободную рабочую силу. Мы в тупике.