========== В течение двадцати лет они жили друг без друга. Они улыбались и смеялись, но эти годы ничего не стоили по сравнению с мгновеньями, которые они провели вместе. ==========
Колин всегда знал, что ему очень повезло: его мама была самой лучшей, а папа часто приносил ему вечерами то конфетку, то новенький фломастер яркого цвета. Он был совсем не похож на отца: у него были волосы маминого цвета, которые торчали во все стороны, веснушки, голубые глаза и озорная усмешка, не понятно, от кого доставшаяся. Он рос веселым, открытым и непоседливым парнишкой, и, хотя отец всегда хмурился и отчитывал его за шалости, мама только улыбалась, присаживаясь рядом и помогая убирать разбросанные игрушки или очищать от сажи диван. Особенно мальчик любил те дни, когда папа уезжал в командировки, потому что в такие дни мама расправляла плечи, улыбалась, и вместе с сыном бросалась кашей, поджигала салют или играла в снежки до тех пор, пока они оба обессиленными не падали в снег. Колин обожал маму, обнимал ее за шею, прижимаясь, зная, что она — самая большая его защита, шептал ей на ухо разные глупости, а она только смеялась. Она рассказывала удивительные сказки, какие не знал никто, кроме нее: про зайчиху-шутиху, про привидение-девочку, которая плачет в туалете, про горного тролля, которого побеждали отважные дети. Мама не признавала сказки, написанные в книгах, и никогда не пропускала ни одного вечера, всегда усаживаясь на край кровати Колина и погружая его в удивительный мир грез и фантазий.
Отец был другой. Отец был серьезным, даже слишком, у него были широкие брови и нос с горбинкой. Он постоянно хмурился, одергивал Колина, никогда не смеялся, а еще любил рассуждать, кем станет мальчик, когда вырастет. Он морщился, когда мама смеялась слишком громко, фыркал, когда она рассказывала истории о волшебстве, и тихонько шептал ей сердитые слова, когда она показывала простенькие фокусы. Отец, откровенно говоря, был мрачным, он никогда не обнимал маму, напротив, сторонился ее прикосновений, а по вечерам, Колин слышал, он что-то выговаривал ей. Мальчик был уверен, что что-то не очень хорошее, потому что мама после этого всегда была грустная, закусывала губу, а иногда даже плакала. Однажды Колину удалось ухватить часть их разговора: он, стоя в длинной ночной рубашке, на которой всегда настаивал отец, застыл за дверью, прикладываясь ухом к щели.
— … и этот твой Фред, и остальные, только подумай, зачем им ты! Тебе только недавно перестало становиться плохо от этой гадости, ты сама ничего не можешь сделать, но они не смогут отвернуться, и ты будешь им обузой. Ты разве хочешь этого? Они всегда будут смотреть на тебя со снисхождением, никогда не примут, как я. Это попросту глупо. Я отправил им твои письма, они знают, что ты в порядке, так что прекрати.
— Да, — мама вся сжалась, — ты прав. Так будет лучше. Я не хочу им навязываться…
— Умница, — отец прошел к буфету, и Колин увидел самодовольную улыбку на его губах. В тот вечер мама тоже плакала, а потом, Колин отчетливо слышал, тихо прошептала, тыкая какой-то палочкой в фотографию, которую держала в руках.
— Гермиона Грейнджер теперь мертва. Прощай…
Больше этой фотографии он не видел, как ни искал, а потом и вовсе забыл об этом.
***
В одиннадцать лет Колин, счастливый и до безумия гордый, получил письмо из Хогвартса, и это стало отправной точкой в его приключениях и проказах. Тогда-то, в одиннадцать, мама усадила его на диван, и рассказала нечто, что сначала показалось мальчику выдумкой и сказкой, в которую сложно поверить.
Магия существовала. Письмо шуткой не было. Мама была волшебницей…
Колин на всю жизнь запомнил первое заклинание, которое он увидел: стакан с водой взлетел в воздух, закружился, а затем взорвался красными брызгами и снова появился на столе. Он тогда смотрел на мать огромными глазами, не веря, что это реальность. Она улыбалась, заправляя две непослушные прядки за уши, и рассказывала-рассказывала-рассказывала: про школу, распределение, предметы и учителей, и Колин заметил, как загорались ее глаза, когда она вспомнила магию. Она рассказывала-рассказывала-рассказывала, говорила про садовых гномов, которые не были детской сказкой, которую она рассказывала сыну, а настоящей реальностью. И полеты на метле, и сказочная игра квиддич, и мальчик со шрамом, который был героем детства Колина, и старик с бородой, который обожал лимонные дольки. Мальчик восхищенно смотрел на маму, а ее глаза горели тем огнем, который никогда не горел рядом с отцом. Она была настоящей волшебницей.
Отец был против того, чтобы мальчик учился волшебству. Он рычал, что это бред, кричал на мать, обвинял ее в том, что она хочет загубить жизнь сына, как загубила свою, и, кажется, в какой-то момент ударил ее. Во всяком случае, когда разгневанный Колин влетел в комнату, готовясь защищать маму если потребуется даже кулаками, он увидел, как та стоит, уперев палочку в грудь мужу, гневно глядя на него. В этот момент мама не казалась доброй и домашней, как обычно, она была страшна в своей ярости.
— Никогда не смей так говорить обо мне, моем сыне и чародействе, слышишь? А если посмеешь, я обещаю тебе, что тебе не поздоровится. А если ты, в шутку или всерьез, посмеешь сказать что-то плохое о нем, то, я клянусь тебе, я не постыжусь сделать тебя на всю жизнь крысой.
Она не поднимала голоса, но то исступление, тот лед, который был в ее тоне, это заставило Колина попятиться. Его отца тоже. Он мелкими шагами отступил к стене, в ужасе глядя на жену, и она опустила палочку, быстрым шагом покидая комнату, так и не заметив ребенка. Больше отец не пытался остановить Колина и препятствовать его поездке в Хогвартс, но стал реже бывать дома, а в августе, когда мальчик вернулся с бабушкой Джин из Косого Переулка, куда мама наотрез отказалась идти, вещей отца дома не было. Мама была жутко злая, и без всякой палочки расколотила три вазы и стеклянный стеллаж в шкафу. Бабушка Джин от греха подальше ушла с внуком разбирать покупки во двор.
***
Хогвартс-экспресс был впечатляющим. У Колина чуть было не отвалилась челюсть, когда он его увидел, он был точь-в-точь такой, как на картинке в учебнике, и мальчик буквально повис на руке у бабушки, восхищенно глядя на состав.
— Твоя мама точно также смотрела на этот поезд, когда впервые ехала в школу. Ты весь в нее, малыш, даже книги любишь почти также сильно, как она, — бабушка добродушно улыбнулась, присаживаясь на корточки. — Слушай, я знаю, что просить об этом глупо, но ты постарайся не сильно ввязываться в неприятности, ладно?
— А мама часто влипала в истории? — Колин удивленно округлил глаза.
— Ооо, — рассмеялась бабушка, — Гермиона была в этом деле что надо! Ты не представляешь, я чуть не поседела, когда после ее второго курса мне рассказали, что она делала весь год.
— Жалко, что мама не смогла прийти проводить меня, — Колин обиженно выпятил нижнюю губу.
— Вот что, милый, послушай, — Джин положила обе руки на плечи внука, серьезно глядя ему в глаза. — Твоя мама — это удивительная женщина, она очень любит магию, но, поверь, то, что она сейчас живет в мире, где ее нет — это не прихоть и не простое желание. Не осуждай ее, ладно?
— Да, хорошо, — серьезно кивнул Колин, чувствуя себя при этом очень взрослым, — я понял. Передашь маме, что я ее люблю? А, нет, не надо, я лучше сам напишу ей письмо! С совой! — мальчик не выдержал и восторженно завопил, бросаясь на шею бабули.
Когда поезд отходил от платформы, он долго-долго махал рукой из окна, а бабушка улыбалась, смахивая слезы. Когда волшебный вокзал скрылся из виду, Колин с интересом стал оглядывать само купе, которое он занял: он приехал заранее, и поэтому смог сесть один, и теперь ждал, когда к нему постучится какой-нибудь хороший мальчик, который станет его другом на всю-всю жизнь. Он читал, что так было с Гарри Поттером. Почти также случилось и с ним. Они ехали уже почти час, когда в купе Колина буквально ввалился тощий маленький мальчуган, испуганно озиравшийся. Он захлопнул дверь, пытаясь отдышаться, и только тут заметил Колина, который с интересом наблюдал за визитером.